— А интерьерам это не вредило? — спросила Мэри.

— Пара царапин, только и всего. Дворец был по-настоящему поврежден во время гонок тысяча девятьсот двадцать четвертого года. Столкновение трёх машин в главном зале привело к тому, что всю дубовую обшивку между библиотекой и курительной пришлось заменить. — Он рассмеялся, представив себе масштаб разрушений. — Возле лестницы сделали общий поворот. Большой зал стал финишной прямой. Мне рассказывали, что в оранжерее было трудновато подрезать, зато в картинной галерее гонялись в два ряда. Мой дед установил рекорд в восемьдесят шесть целых сорок две сотых мили в час на «Дилейдж тэлбот S-27». При этом он потерял машину и левую ногу.

Рэндольф остановился перед стеклянной витриной с выставленным в ней куском искореженного металла.

— Это часть турбокомпрессора «дилейджа». Два года назад мы обнаружили его на дереве в полумиле отсюда. Славные, славные деньки. Сюда, пожалуйста.

Он повернул налево, открыл клепаный стальной люк и повел их по коридору, напоминавшему внутреннюю часть подводной лодки. Сходство усугублялось капавшей с кранов водой и звуками отдаленных взрывов глубинных бомб.

— Все это, разумеется, кончилось плохо. На девятом кругу граф Игорь Дебровник вылетел на своем семилитровом «фиате» с верхней лестничной площадки, пробил витражное окно и проломил крышу часовни. Через несколько минут граф Садбери, спутав направление, влетел на своем «райлтоне» на скорости семьдесят миль в час в отдел антикварных книг, нанеся невосполнимый ущерб нескольким ранним изданиям Бэкона. К концу гонки с десяток других несчастных случаев превратили интерьер дома в руины, потому в тысяча девятьсот двадцать шестом году мой дед решил его перестроить при помощи блестящего, но сумасшедшего Вольфганга Калигари.

Лорд Пемзс отодвинул панель, и они оказались в комнате, уставленной старинными каменными кхмерскими изваяниями. Посреди возвышалось огромное фиговое дерево. Здесь было жарко и повсюду в изобилии росли тропические растения. Пока они глазели по сторонам, мимо пролетел попугай и уселся на каминную полку.

— Мы называем эту комнату «Ангкор-Ват»,[53]— сказал Пемзс. — Крыша — средневековая, сводчатая, а окна — точное воспроизведение западного фасада в Шартре,[54]только чуть повыше.

Он предложил им устраиваться на диване, совершенно не к месту поставленном на персидском ковре посреди комнаты. Чай уже подали.

— Замечательный дом! — сказала Мэри.

— Когда его построили, никто так не считал, — ответил Пемзе, разливая чай. — Ругали на все корки, как и прочие великие здания. От простого «уродливо» и более откровенного «безвкусно и лишено стиля» вплоть до явного преувеличения «творение Мефистофеля». В этом и все, и ничего, и ещё кое-что. Сахару?

— Спасибо.

— Итак, — произнёс хозяин, как только они взяли по чашечке чая, — у вас появились новые вопросы, инспектор?

— Несколько. Не догадываетесь ли вы, каким образом Болтай собирался поднять стоимость акций «Пемзс»?

— Я очень много думал об этом со времени нашей последней встречи, — ответил лорд, — но так и не пришёл ни к какому выводу.

Джек применил иную тактику.

— Мы говорили с мистером Гранди. По его словам, Шалтай действительно предлагал ему купить свой портфель акций во время благотворительного вечера «Пемзс».

— Гранди принял предложение?

— Нет.

— Тогда зачем мне убивать Болтая? Если таков был его козырь, то он разыграл его очень не вовремя.

— А что, если он и вовсе не планировал продавать акции Гранди? Может, он собирался перепродать их… вам.

Сэр Рэндольф нахмурился и посмотрел на обоих полицейских.

— Зачем?

— Чтобы вернуть фабрику семье.

Пемзс рассмеялся.

— Если так, то я должен был лет двадцать вынашивать этот план — ведь как раз столько лет у нас проблемы. Кроме того, купил акции Болтай, а не я. У меня нет таких денег.

— Мистер Болтай мог служить вам прикрытием. По-моему, выкупи вы вдруг свои акции, аналитики из Сити задались бы вопросом: «С чего бы это?» — и цены взлетели бы до небес.

Пемзс снова рассмеялся, внутренне начиная закипать.

— Будь я преступником, инспектор, я запустил бы руку в пенсионный фонд своих работников. Я и мои пожилые родственники — единственные попечители, так что это не составило бы труда. Там больше ста миллионов — с лихвой достанет, чтобы снова поставить компанию на ноги. Но это не мои деньги. Они принадлежат рабочим. Я много лет сражался с «Пан энд Пропалл» не из чувства ответственности перед сотрудниками и не ради поддержания фамильной чести Пемзсов, но потому, что мы считаем выпуск продукции по уходу за ногами своим моральным долгом.

Он произнёс эту речь величественно и без тени юмора.

— Выпуск продукции по уходу за ногами — моральный долг?!

— Можете смеяться, инспектор, но вы не разбираетесь в ноговедении так, как я. Империя Пемзсов построена на четырёх основных принципах ухода за ногами. Без них мы ничто. Любой может производить специальные ножницы, стельки и мозольный пластырь. Однако наш принцип заключается в производстве эффективных препаратов для ног. «Пан энд Пропалл» не заинтересованы в моей фабрике или сети распространения товара. Они хотят заполучить мои патенты. Со своей сетью продаж и моими средствами от бородавок, мозолей, грибка и бурсита большого пальца они могут навсегда избавить ноги всего мира от болезней — если захотят.

— Если захотят? — переспросила Мэри.

— Именно так. Они могут сохранить наши патенты, но придержать их и не выпускать на мировой рынок. Средства, которые смягчают, но не лечат, — вот где лежат настоящие деньги! А «Пемзс», напротив, всегда считал своей целью служение обществу. Пожелай я играть на одной доске с «Пропалл», уже был бы миллиардером.

Голос Пемзса становился все громче и громче. Грандиозность перспективы явно захватила его.

— Без конкуренции с нашей стороны руки у них окажутся развязаны. Ноги сделаются золотой жилой, чего и добивается алчный Соломон Гранди!

Он раскраснелся, но вскоре взял себя в руки, глотнул чаю, извинился перед Мэри за несдержанность и пояснил:

— Мне невыносима мысль, инспектор, что в субботу Джеллимен будет пожимать этому типу руки и осыпать его похвалами. Если бы Джеллимен хоть что-нибудь понимал в ногах, он бы не почести Соломону Гранди воздавал, а возбудил против него уголовное дело.