Гуанако охотно идут в воду; в бухте Вальдес я несколько раз видел, как они переплывали с острова на остров. Байрон говорит, что он во время своего путешествия видел, как они пили соленую воду. Некоторые из наших офицеров точно так же видели стадо, пившее, по-видимому, соленую влагу из салины близ мыса Бланко. Я полагаю, что в некоторых частях страны им попросту больше нечего пить, кроме соленой воды. Среди дня они часто катаются в пыли в неглубоких выемках.

Самцы дерутся между собой; однажды двое из них, проходя мимо меня совсем близко, визжали и старались укусить друг друга; у некоторых из убитых самцов шкуры были глубоко изборождены. Иногда стада гуанако отправляются, по-видимому, в разведку; в Байя-Бланке, где в полосе на 30 миль от берега эти животные попадаются крайне редко, я однажды видел следы трех или четырех десятков гуанако, прошедших прямо к илистому солоноводному заливу. Должно быть, они поняли, что приблизились к морю, потому что с правильностью кавалерийского отряда развернулись и ушли обратно по такой же прямой линии, по какой пришли.

У гуанако есть одна странная привычка, совершенно для меня непонятная: они многие дни подряд откладывают свои экскременты в одну и ту же определенную кучу. Я видал одну из таких куч, которая имела 8 футов в диаметре и содержала большое количество помета. Согласно А. д’Орбиньи, это – привычка, общая всем видам данного рода; она очень выгодна перуанским индейцам, которые таким образом избавляются от труда по собиранию этого помета, служащего им топливом.

У гуанако есть, по-видимому, излюбленные места, куда они отправляются умирать. На берегах Санта-Крус в некоторых определенных местах, по большей части поросших кустарником и, как правило, расположенных поблизости от реки, земля сплошь бела от костей. В одном таком месте я насчитал от десяти до двадцати черепов. Особенно внимательно я осмотрел кости: они выглядели совсем не так, как те разбросанные кости, что я видел прежде, – обглоданные или в обломках, как будто их стащили в одно место хищные звери.

В большинстве случаев животные перед смертью должны были пробираться сюда под кустами или между ними. М-р Байно сообщает мне, что в одно из своих прежних путешествий он видел то же самое на берегах Рио-Гальегос. Мне совершенно непонятна причина этого явления, но могу заметить, что на Санта-Крус раненые гуанако неизменно уходили к реке. На Сантьягу, одном из островов Зеленого Мыса, я, помнится, видел в лощине уединенный уголок, покрытый козьими костями; мы тогда воскликнули, что это, должно быть, кладбище всех коз острова.

Я упоминаю эти незначительные обстоятельства потому, что в некоторых случаях они могли бы объяснить факт нахождения множества неповрежденных костей в пещере или под аллювиальными накоплениями, а также почему одних животных находят в осадочных породах чаще, чем других.

Однажды для съемки верхней части гавани был послан ялик, под командой м-ра Чафферса, с трехдневным запасом провизии. Утром мы разыскивали несколько отмеченных на старинной испанской карте мест, где можно набирать пресную воду. Мы нашли узкий залив, в глубине которого струился ручеек (первый найденный нами) с солоноватой водой. Здесь отлив вынудил нас подождать несколько часов, и в это время я прошел несколько миль в глубь страны. Равнина, как обычно, была сложена гравием вперемежку с землей, похожей по виду на мел, но совершенно иной природы.

Вследствие мягкости этих пород она была изрыта множеством узких оврагов. Деревьев не было вовсе, и, за исключением гуанако, стоявшего на вершине холма бдительным стражем своего стада, не видно было ни одного зверя, ни одной птицы. Все вокруг было тихо и пустынно. И все-таки, окидывая взором этот пейзаж без единой веселой краски на переднем плане, живо ощущаешь какое-то смутное, но вместе с тем сильное чувство наслаждения. Невольно задаешь себе вопрос: сколько веков простояла так эта равнина и сколько еще суждено ей так оставаться?

Вечером мы проплыли несколько миль в глубь залива и там разбили палатки на ночь. В середине следующего дня ялик сел на мель, и из-за мелководья дальше пройти нельзя было. Так как вода оказалась отчасти пресной, то м-р Чафферс сел в маленькую шлюпку и прошел еще две-три мили, где и шлюпка села на мель, но уже в пресноводной реке. Вода была мутная, и хотя речка имела самые ничтожные размеры, трудно было бы приписать ее происхождение чему-нибудь другому, кроме таяния снегов в Кордильерах. В том месте, где мы расположились на ночь, нас окружали крутые обрывы и отвесные порфировые столбы. Мне кажется, никогда не видал я места, которое казалось бы более далеким от всего остального мира, чем эта скалистая расщелина среди пустынной равнины.

На другой день после нашего возвращения к якорной стоянке я с группой офицеров отправился на раскопки старинной индейской могилы, обнаруженной мной на вершине соседнего холма. Два громадных камня, каждый из которых весил по меньшей мере тонны две, лежали перед уступом скалы высотой около 6 футов. На дне могилы, на твердом камне, лежал слой земли глубиной около фута, принесенной сюда, должно быть, снизу, с равнины. Земля эта была вымощена плоскими камнями, поверх которых были нагромождены кучей еще камни, так что ими был заполнен промежуток между уступом и двумя глыбами.

Чтобы завершить могилу, индейцы ухитрились отделить от уступа огромный кусок камня и бросить его на кучу, так что он оперся на две глыбы. Мы подрыли могилу с обеих сторон, но не нашли ни каких-нибудь старинных предметов, ни даже костей. Последние, должно быть, давным-давно истлели (и в этом случае могилу пришлось бы признать очень древней), так как в другом месте я нашел несколько меньших куч, а под ними очень немногочисленные мелкие обломки костей, которые все еще можно было признать останками человека. Фолкнер утверждает, что индейцы хоронят покойника там, где он умер, но впоследствии его кости заботливо извлекают из могилы и переносят, как бы велико ни было расстояние, чтобы сложить их у берега моря.

Мне кажется, что этот обычай можно объяснить, если вспомнить, что до введения лошади эти индейцы должны были вести примерно такую же жизнь, как в настоящее время огнеземельцы, и потому обыкновенно жили поблизости от моря. Общий предрассудок, побуждающий всякого желать быть похороненным рядом с предками, заставляет, возможно, и нынешних кочевых индейцев переносить наименее тленные части своих покойников на древнее кладбище на берегу моря[173].