слепа. Куда девалась твоя решимость, расторопность? Ты женился, сам не зная на ком.

Сатинелли

Ты не знаешь сам, о чем говоришь!

Рапини

Или алебастровые щеки ее так тебя сманили? Или железные губы распалили твое воображение? Мутные глаза, погребенные в свинцовых ямах, придали мыслей о блаженстве?

Сатинелли

Перестань, Рапини, когда не хочешь, чтобы у тебя подеревенели губы и посинели щеки.

Рапини молча отступает. Сатинелли протягивает к нему руку.

Не беспокойся! Бешенство — моя стихия. Беспрестанное несчастие заставило меня сойти с ума. Но ты, Рапини, кажется, должен ко мне привыкнуть.

Рапини

Ах, Сатинелли! Если б знал ты, как несносна мне твоя скрытность!

Молчание.

Сатинелли

Что нужды, хотя б ты и знал.

Рапини

Я весь к твоим услугам.

Сатинелли

Если упаду я в пропасть и младенец будет предлагать мне помощь свою, то я плюну ему в глаза.

Рапини

Давно ли ты стал так думать?

Сатинелли

С той минуты, как назвался Сатинелли.

Рапини отходит от него спокойно, сложа руки и смотря на портреты.

Бывал ли ты когда влюблен?

Рапини

Как тигр!

Сатинелли

Рапини! Ты не можешь чувствовать своего блаженства! Знай, что человек, покуда любит зверскою любовию, до тех только пор и счастлив. Тот только представит счастие свободы, кто несколько лет томился в цепях. Кто не был влюбленным, тот не может и представить, что значит быть влюбленным.

Рапини ходит большими шагами и поет.

Рапини!

Рапини

Что?

Сатинелли

Мне нужна помощь!

Рапини

Я весь к твоим услугам.

Сатинелли

Я не могу положиться на одного тебя.

Рапини

Надежда есть лучший вождь жизни!

Сатинелли

Но если этот вождь не может вести меня далее?

Рапини

Тогда отчаяние заступит его место — а оно всегда доводит к своей цели.

Сатинелли

Правда! Его призвать мне остается и предаться на произвол случая. Рапини, слушай, что скажет тебе друг твой: постарайся поселить вероломную надежду в ее сердце, но если не успеешь, если не успеешь — то, закрыв глаза и взявшись за руки, мы повергнемся в объятия отчаяния.

Рапини

Зачем беспокоиться прежде времени — говори!

Сатинелли

Как скоро наскучила мне пустыня и замок, окруженный со всех сторон пропастями, опостылел мне, я отправился в Турин[135], чтобы там рассеять себя хотя немного. Не пробыл я двух дней, как слух за слухом о какой-то прекрасной милой вдове наполнил мое воображение каким-то странным чадом. Бал за балом, пиры, концерты, беспрестанные праздники давала она целому городу. И скоро, скоро сделалась Аспазией своей провинции[136]. Меня однажды пригласили на бал. С обыкновенною своею мрачною миною, со всем угрюмством на лице, с которого еще не смылись капли крови Лорендзы, я вошел в собрание, увидел королеву игр — сию высокомерную обезьяну, которой кривлянье и коверканье выдавали за высочайшие примеры остроты и ловкости. Приметя, что эта кукла дышит жеманством и упивается смешною лестью, и я с своей стороны наговорил черт знает чего; никогда не думал, чтобы сему поверили, и — и, однако ж, поверили. Она взглянула на меня такими глазами, что я отвернулся и едва не лопнул от досады; я убежал из залы и после, как опять оправился, увидел себя в саду, на дерновом канапе, подле небесного творения, ангела, девицы, коей один взор рассеял презрение на лице моем к их полу; кровь бросилась к лицу; я остолбенел — и она скрылась. Вдова эта была Элеонора; ангел, небесная девица — Эмилия!

Рапини

Элеонора — и Эмилия.

Сатинелли

Ты удивляешься?

Рапини

Какая странная догадка. Что мне думать?

Сатинелли

Что хочешь! Я увидел ее; кровь выступила на лице моем, глаза блистали пламенем кипящей юности, и сердце сказало мне: «Сатинелли! ты не будешь счастлив, если это райское творение не озлатит своею улыбкою дней твоих». Я послушался голоса сердца, со всех сторон обдумывал и со всех сторон увидел невозможность. Элеонора всё еще думала о браке, и ненависть ее к Эмилии была безмерная. Я сделал оборот, понятно? Я предложил руку матери, дабы тем самым мог легче приобрести сердце дочери.

Рапини

Изрядно. Тут довольно политики.

Сатинелли

Вскоре после сего я сделался супругом — и за все мученья, какие должен был вытерпеть как муж, я награжден был каким-то спокойным, сладким чувством как отец!

Рапини

Что ж, ты довольно счастлив!

Сатинелли

Так казалось! Как вдруг ужасная туча помрачила и так уже довольно бледное и слабое солнце моей надежды. Ах! я узнал, что эта кроткая, любезная Эмилия, любит — и натурально не меня, любима — и натурально не одним мною. Два рыцаря, Октавий Корабел-ло и Пётр Оридани, сделались мне явными соперниками, вероятно, сами того не зная. Тут я решился наконец пленить Эмилию подарками; но Эмилия была необыкновенная девушка — при всём том, мои доходы невелики; я предложил моей жене, чтобы всё свое имение она укрепила за мной, и — я получил отказ. Что было делать? Я решился ехать в свой Мертвый замок и здесь положить последнюю кисть на картине. Но не успел сюда приехать — новый гром гремит, и туча моего воображения еще мрачнее прежнего. Кордано имеет детей.

Рапини

И они живы — что делать!

Сатинелли

И я не знаю, где они! Мучительная неизвестность! Но я нашел средство. Если в сем замке об них ничего не знают, то опасность не велика, если ж и знают, то непременно должен знать и самый граф. Я подозреваю Валентина. Когда об них и Кордано знает, то клянусь, Рапини, не видать солнечного восхода, если и я об них не узнаю. Хотя бы путь к ним был чрез трупы всех — Кордано, Элеоноры, Корабелло и всех, кроме тебя и Эмилии. Клянусь!

Явление 3

Прежние, Валентин.

Сатинелли

Что, Валентин?

Валентин

Маркиз! С самого утра подле ограды видны были шайки разбойников — по всем приметам, они готовятся напасть на замок. Не прикажете ли взять осторожность?

Сатинелли

Поди, Рапини, и вели моим рейтарам, чтоб были в порядке. Я скоро сам отправлюсь посмотреть все укрепления.

Рапини уходит.

Где Элеонора?

Валентин

Она в зале, с гостями. Все удивляются, что вы так скоро их оставили.

Сатинелли

Удивляются? Кто удивляется? Кто проникнет глухую бездну моего сердца и смеет удивляться? Позови ко мне Элеонору.

Валентин уходит. Сатинелли один.

Хорошо! Послушаюсь Рапини! Истощу пред нею все ласки и учтивости, сделаюсь хамелеоном — и, если угодно будет Элеоноре, я даже готов плакать, только б тем свести ее с ума!