Руки и ноги у Акселя окоченели от холода, и, перебираясь в посудину покрупнее, он едва не потерял равновесие. Но ему удалось удержаться, и он огляделся вокруг.

Лодка казалась простой и крепкой, без явных признаков течи. У кормы был навален какой-то груз, но Аксель не стал его разглядывать, потому что женщина снова что-то сказала. Её по-прежнему заливало утреннее солнце, и он заметил, что её взгляд прикован к его ногам, — настолько пристально, что не удержался и сам посмотрел на них. Не заметив ничего необычного, он двинулся дальше, осторожно переступая через рёбра лодочного каркаса.

— Странник. Вижу, ты не молод, но силы у тебя ещё есть. Сделай им свирепое лицо. Такое свирепое, чтобы они разбежались.

— Давайте-ка, госпожа. Вы можете сесть прямо? — Он сказал это, потому что его раздражала её странная поза: распущенные седые волосы свисали вниз, касаясь мокрого дна. — Давайте я вам помогу. Попробуйте сесть повыше.

Когда он нагнулся и дотронулся до неё, на дно выпал ржавый нож, который она сжимала в руке. В тот же миг из её лохмотьев выскочила какая-то мелкая тварь и скрылась в тени.

— Госпожа, вас донимают крысы?

— Они там, странник. Говорю же, покажи им свирепое лицо.

До него дошло, что она смотрела не ему под ноги, а за него, на что-то в дальнем конце лодки. Он повернулся, но низкое солнце слепило его, и ему не удавалось разобрать, что там шевелится.

— Госпожа, это крысы?

— Они боятся тебя, странник. Меня они поначалу тоже боялись, но потом мало-помалу выпили все мои силы, как у них принято. Если бы ты не появился, они бы уже покрыли меня всю с головой.

— Госпожа, подождите, я сейчас.

Аксель приблизился к корме, заслонившись рукой от низкого солнца, и пристально вгляделся в кучу, прячущуюся в сумраке. Ему удалось различить спутанные сети, насквозь мокрое скомканное одеяло, поверх которого лежало орудие с длинной ручкой, похожее на мотыгу. Ещё там был деревянный короб без крышки — похожие используют рыбаки, чтобы сохранять улов свежим. Но, заглянув внутрь, он увидел там вместо рыбы освежёванных кроликов — в изрядном количестве и утрамбованных так плотно, что их крошечные лапки практически слиплись. Он продолжал смотреть, и тут вся эта масса сухожилий, локтей и лодыжек зашевелилась. Не успел Аксель отступить назад, как увидел один открывшийся глаз, потом другой. Звук заставил его обернуться, и он увидел на носу лодки, по-прежнему купавшемся в янтарном свете, скрючившуюся старуху и кишевших на ней — бессчётных числом — эльфов. На первый взгляд она казалась довольной, словно купаясь в неге, пока маленькие щуплые твари бегали по её лохмотьям, лицу и плечам. Из реки продолжали лезть их собратья, карабкаясь через борт.

Аксель протянул руку вниз к лежащему перед ним орудию с длинной ручкой, но его тоже охватило странное ощущение покоя, и он отметил, что вытаскивает древко из спутанных сетей удивительно медленно. Он видел, что из воды лезет всё больше и больше тварей — сколько уже залезли на борт? Тридцать? Шестьдесят? Хор их голосов напомнил ему голоса играющих поодаль детей. У Акселя достало самообладания поднять длинное орудие — явно мотыгу, потому что разве не оканчивалось оно ржавым резцом, сейчас воздетым к небу, или то прицепилась ещё одна тварь? — и с размаху опустить на крошечные костяшки пальцев и коленки, цеплявшиеся за борт. Он замахнулся снова, на этот раз в сторону короба с освежёванными кроликами, откуда выскакивали всё новые эльфы. С другой стороны, ведь он никогда не любил фехтование, предпочитая ему искусство дипломатии и даже, когда требовалось, интриги, однако разве мог кто-нибудь сказать, что он хоть единожды предал доверие, завоёванное его искусством? Напротив, это его предали, но он всё ещё умеет управляться с мечом и теперь будет рубить направо и налево — разве не нужно ему защитить Беатрису от этих роящихся тварей? Но вот пожалуйста, их всё больше и больше — они всё ещё лезут из короба или с отмели? Не собираются ли они сейчас вокруг спящей в корзине Беатрисы? Последний удар мотыгой возымел некоторый результат, потому что несколько тварей свалилось обратно в воду, следующий удар отправил двух или даже трёх вверх тормашками, а та старуха ему чужая, так разве долг перед ней может быть выше долга перед собственной женой? Но странная женщина никуда не делась, хотя её было уже еле видно под копошащимися тварями, и Аксель двинулся вдоль лодки, воздев мотыгу, и снова прочертил в воздухе дугу, чтобы сбросить как можно больше эльфов, не задев странницу. Какие же они были цепкие! Они даже осмелились с ним заговорить — или это говорила из-под них сама старуха?

— Оставь её, странник. Оставь её нам. Оставь её, странник.

Аксель снова взмахнул мотыгой, которая чуть не увязла в воздухе, словно тот стал таким же плотным, как вода, но достигла цели, разметав несколько тварей, пока прибывали новые.

— Оставь её нам, странник, — повторила старуха, и только теперь с внезапным страхом, показавшимся ему бездонным, Аксель осознал, что речь шла не об умирающей перед ним незнакомке, а о Беатрисе. Он обернулся к корзине жены, застрявшей в камышах, и увидел, что вода вокруг неё ожила от кишащих в ней рук, ног и плеч. Его собственная корзина почти опрокинулась под напором лезущих в неё тварей, и её удерживал только вес тех, кто уже оказался внутри. Но в его корзину они лезли только затем, чтобы добраться до соседней. Увидев, как на укрывавшей Беатрису звериной шкуре собираются твари, Аксель с криком вскарабкался на борт лодки и бросился в воду. Она оказалась глубже, чем он ожидал, выше пояса, но он задохнулся от неожиданности лишь на миг, а потом испустил воинский клич, словно пришедший к нему из далёких воспоминаний, и рванул к корзинам, подняв мотыгу высоко над головой. Одежда тянула Акселя назад, и вода была вязкой, как мёд, но когда он обрушил мотыгу на собственную корзину, пусть орудие и двигалось сквозь воздух с поразительной медлительностью, с его приземлением из корзины вывалилось куда больше тварей, чем он ожидал. Следующий взмах оказался ещё разрушительнее — должно быть, на этот раз он размахнулся лезвием наружу: разве это не ошмётки окровавленной плоти взлетели в воздух в ярком свете солнца? Но Беатриса по-прежнему была недосягаема, в блаженном неведении покачиваясь на воде, а число тварей вокруг неё всё росло, они прибывали и с суши тоже, потоком хлынув через осоку на берегу. Твари уже цеплялись за мотыгу, и он бросил её в воду, внезапно охваченный одним желанием — оказаться рядом с Беатрисой.

Аксель продирался сквозь осоку и сломанные камыши, увязая ногами в иле, но Беатриса по-прежнему оставалась где-то далеко. Потом снова послышался голос незнакомки, и, хотя теперь, из воды, Аксель уже не мог её видеть, старуха с пугающей ясностью предстала перед его мысленным взором: как она скрючилась на дне лодки под утренним солнцем с бегающими по ней эльфами и бормочет то, что он услышал:

— Оставь её, странник. Оставь её нам.

— Будьте вы прокляты, — пробормотал Аксель себе под нос, пробираясь вперёд. — Я никогда, никогда её не брошу.

— Ты же мудрый человек, странник. Тебе давно известно, что никакое снадобье её не спасёт. Каково тебе будет жить, зная, что её ожидает? Неужто тебе не терпится, чтобы настал день, когда твоя дорогая возлюбленная скорчится в агонии и ты не сможешь предложить ей ничего, кроме слов утешения? Отдай её нам, и мы облегчим её страдания, как облегчили уже многим до неё.