– Война до победного конца! – призывал генерал армии Варенников, самый деспотичный из генералов, сам терял в страхе перед грядущим покой и сон, как салтыковский Иудушка перед беременной Евпраксеюшкой. Нагнав патриотизма на солдат, генерал Варенников посчитал, что выполнил свою задачу, солдаты стали стрелять по врагу, пока были патроны, а когда патроны закончились, начали думать о прочном мире или о почетном плене.

Война стала нравственным испытанием не только для солдат 40-й армии, но и для всей России.

Упадническое настроение среди военнослужащих 40-й армии не могло нравиться генералам, чьи кители уже не умещали наград, они храбро ездили по воинским частям в танках и бронемашинах и с брони танка призывали военнослужащих на ратные подвиги, вспоминали о героях минувшей войны: Александре Матросове, Николае Гастелло, Алексее Маресьеве… Иной раз генералы стыдили солдат: «Какие же вы русские солдаты, если боитесь басмачей! Не солдаты, а бабы на восьмом месяце беременности, спящие вповалку с оружием в руках, забыв, для чего служит ружье или автомат Калашникова».

Выразив свое недовольство солдатами, сказав сакраментальную фразу насчет «беременных баб на восьмом месяце», генералы уезжали из воинских частей, опасались, чтобы кто-то из солдат не бросил в них гранату.

В армии не было дружбы, единства, и ложь о победном шествии армии по Афганистану уже нельзя было остановить.

Генералы выставляли на посмешище солдат, как выставляют на плацу ротный барабан. Его лупят палкой, чтобы он гремел, издавал нужные звуки, солдаты тоже кричали «ура!», вроде бы у них проснулся патриотизм и рвение повести войну до победного конца. Армия в очередной раз становилась разгневанным Гулливером, попавшим в Страну лилипутов. Злоба на афганцев заполняла солдатские сердца, и они давили их танками, не замечая, как муравьев, испытывая некоторое удовлетворение, что их еще боятся.

Результаты войны до победного конца хорошо известны, но не до конца осмыслены. Профессионально непригодные генералы для службы в армии загубили непобедимую и легендарную армию, превратив ее в цыганский табор. Извели тонны бомб и боеприпасов, загубили природу Афганистана, а результатов как не было, так и нет. Генералы превратили Афганистан в Чернобыль.

При всей несуразности войны генералы рапортовали в Кремль о мнимых победах и о полном контроле Афганистана силами 40-й армии и порядке, но этот порядок напоминал сцену из фильма Чарли Чаплина. Он торопится с отъездом, спешит, упаковывая свой чемодан нужными вещами. Их набирается много и чемодан не закрывается. Тогда Чаплин достает ножницы и начинает отрезать все, что торчит из чемодана и мешает его закрытию, рукава рубах, брюки, наконец чемодан удается закрыть, наведен внешний порядок, но не внутренний. Стоит открыть чемодан – и можно будет выбросить половину испорченных вещей.

Примерно так обстояло дело в Афганистане. Развешаны красные флаги и транспаранты, лозунги и знамена, кругом призывы крепить советско-афганскую дружбу, а в действительности все было наоборот. Брожение умов нельзя прекратить, как и недовольство масс политикой Бабрака Кармаля и советским присутствием в Афганистане, но кремлевских долгожителей это не волновало, они жили по принципу: «Чужие беды с глаз долой. Теперь самим нелегко!»

Война с афганским народом не могла закончиться успешно для СССР, как ни воюй русский солдат, обманутый, вшивый, голодный. От нищенского существования солдаты зверели, но не на кремлевских долгожителей, а на афганцев. Парадокс, да и только. Не хватало всего, чего ни коснись, и солдаты вступили в полосу отчаяния. С одной стороны, патриотический порыв басмачей убить последнего русского солдата, с другой – трагизм всеми униженной армии, брошенной в песках Афганистана на произвол судьбы.

Результаты войны были унизительны, но героев было не меньше, чем в годы Великой Отечественной войны. Так поддерживался интерес к войне, продиктованный не моралью, а целесообразностью. Армия, загнанная в пропасть, как в братскую могилу, выползала назад с трудом, так судьба всей армии стала судьбой каждого солдата. Ему приказывали воевать, и он воевал. Приказывали умереть, он умирал, но дело не сдвинулось с места. Марксизм так и не заменил Коран. Ислам врос прочными корнями в афганскую землю и все жизненные позиции крестьян формировались под воздействием религии. Сельское население страны напоминало примитивные островки хозяйствования, как у аборигенов Новой Гвинеи, отделенные друг от друга не джунглями, а горными перевалами и утесами.

В афганских кишлаках жизнь круто изменялась с советским вторжением. В кишлаках был порядок, никакого воровства, не было голода, впрочем, и не было изобилия. Если случалось, что пропадала курица или петух, это всех настораживало, считалось, что в кишлак забрел кто-то чужой, а если пропадал осел или верблюд, кража становилась достоянием всех и вора искали сообща, всем кишлаком, пороли до смерти, если находили. Такие в кишлаках были порядки, установленные веками.

Помпезный порядок наказания воров изменился с 1979 года, с вводом в Афганистан советских войск. Стали пропадать не только куры и ослы, а люди, и старейшины задумались, как быть? Пришли к выводу, что надо молить Аллаха о помощи. Однако молодежь на этот раз не послушалась стариков и взяла в руки оружие. Они стали защищать свою страну, обычаи и нравы без помощи Аллаха. Сражаясь с нами, молодые афганцы умирали с улыбкой на устах, попадали в рай к Аллаху. Это главное утешение и награда, святые мусульманские символы присутствовали при их погребении, а траурная одежда матерей и жен говорила о многом: что борьба не окончена и не убит еще последний русский солдат, а убитых афганцев будут помнить и оплакивать – как патриотов, отдавших свою жизнь за Афганистан. По поверью, убитые патриоты за святое дело Аллаха возрождались, как птица Феникс, умирающая раз в 500 лет, и сулили афганцам торжество новой жизни на земле, будь на то воля Аллаха.

Новая власть в Афганистане превращала крестьян в несамостоятельных холопов, сродни Степке-балбесу, старшему сыну Арины Петровны из «Семейного суда» Салтыкова-Щедрина. Вряд ли Афганистан испытывал зрелище более ужасное, чем вид нищеты и растерзанной земли в результате бомбежек с воздуха.

Афганские крестьяне, как забитые и доверчивые дети, верили всему, что говорили им муллы, самые образованные в кишлаках люди. В своих проповедях, проклятьях они призывали Аллаха покарать каждого русского, вторгшегося на афганскую землю. И когда в забытых Аллахом кишлаках появлялись наши солдаты, крестьяне внимательно рассматривали их, нет ли на головах солдат рогов, о которых им говорили муллы, и полагали – раз нет, то обязательно вырастут. Запирали свои дома и просили у Аллаха не легкой жизни, а легкой смерти, не быть повешенным на глазах своих детей и родственников.

Пожалуй, афганская война положила начало распаду СССР.

– Да разве это осуществимо? – говорил Уинстон Черчилль в книге «Мировой кризис». История дала утвердительный ответ.