– О, черт! – пробормотала Марина. – Только этого мне и не хватало – дома Ветка, здесь – твоя Сара!

Егор хохотал, подначивая ее и предлагая не отказываться, если что, от Сариных ухаживаний, и Коваль, разозлившись, стукнула его кулаком в плечо:

– Спятил совсем? Я люблю мужиков сильнее, чем кто бы то ни было!

– Это точно! Если хочешь, можем погулять с тобой, как вчера, – предложил он, вставая с постели и потягиваясь.

Воспоминания о вчерашней вечерней прогулке не порадовали. Опять это чудовищное левостороннее движение, сводившее Марину с ума... Она сидела на заднем сиденье «Бентли» и старалась не смотреть на дорогу, чтобы не мутилось в голове от несоответствия, а Егор только улыбался, поглядывая на нее в зеркало заднего вида:

– Что, детка, непривычно?

– Не говори!

– Ничего, к этому можно приспособиться. Может, поедим где-нибудь?

– Нет, не хочу. Давай просто побродим.

Правда, выходить из машины совершенно не хотелось. Английская зима противнее, чем русская, – под ногами лужи, слякоть, все мерзко-серое, и даже люди кажутся под цвет асфальта, так что Коваль в своих черных одеяниях казалась просто верхом яркости и экстравагантности, тут Егор был абсолютно прав. На нее оглядывались, и Малыш с видом собственника держал ее за руку, словно боялся, что уведут. Они прошлись немного по центру города, потом снова долго колесили по улочкам, бесцельно катались, разглядывая дома и редких прохожих.

– А дома снег выпал, – внезапно сказала Марина, представив свой заваленный снегом двор, собак, радостно валяющихся в этом чистом снегу, Хохла, растирающего после пробежки свою мощную грудь...

– Не переживай, детка, мы еще вернемся домой, ты снова увидишь нормальный снег, а не эту кашу...

Она не была в этом уверена, совсем не была... Не первый день зная Егора, Марина почти не сомневалась, что, заполучив ее наконец путем таких немыслимых интриг и приключений, теперь-то он вряд ли позволит ей ускользнуть из его рук или, по крайней мере, постарается сделать все, чтобы этот момент наступил как можно позже. Но невыносимо было думать о том, что придется надолго задержаться в этой стране, которая так ей не подходит и раздражает: языком, укладом жизни, улицами, домами – всем. В прошлый раз Коваль мирилась с этим только потому, что выбора не было, свою шкуру спасала, и раздумывать было некогда, но сейчас... Мысль о жизни в Англии причиняла почти физические страдания, настолько чужим здесь было все, включая даже Егора.

И он понял ее состояние и постарался не обидеться. Но ведь именно он был причиной того, что Марина сейчас находилась здесь не по своей воле, а как какая-то арестантка – ни паспорта, ни телефона, ни собственных денег. Вот это последнее, кстати, его особенно устраивало – наконец-то его жена не имела возможности залезть в собственный кошелек и в ресторане кинуть на стол собственную сотню баксов, как это бывало раньше. Домостроевец какой-то.

И еще эта новость про Сару не давала почему-то покоя. Эта девка явно разглядела что-то в ее лице, и теперь следовало быть поаккуратнее в словах и выражениях, чтобы не навлечь на себя, не дай бог, ее любовь! Марина и Ветку-то терпела с трудом, сама не понимая иногда, зачем позволяет ей забираться в свою постель, трогать себя, целовать... И как терпели все это ее мужчины...

Коваль задумалась и не заметила, что Егор ушел в кухню, гремит там чем-то и переговаривается с Сарой. Вот она, бедняжка, в шоке – здесь не принято готовить завтраки и обеды, а уж тем более приносить их в спальню, да еще чтобы мужчина это делал. И о Марине, сто процентов, она думает как о избалованной сучке, задурившей голову обеспеченному галантному мужичку, но Коваль, разумеется, ее мнение абсолютно безразлично.

Марина потянулась всем телом, выныривая из-под одеяла и вставая, но вошедший с подносом в руках Егор моментально уложил обратно:

– Еще рано, детка, зачем ты встала, поваляйся немного, отдохни.

– Я смотрю, ты тоже никуда не торопишься? – заметила она, беря с подноса чашку с кофе и втягивая носом аромат корицы.

– Мне некуда торопиться, детка, я ведь продал свой здешний бизнес, теперь ничего тут у меня нет. На днях подписал последние документы. – Егор прилег рядом, подпер голову руками и рассматривал ее лицо так, словно видел впервые, и Марина вдруг смутилась:

– Что?

– Ты красивая, Коваль... такая красивая, девочка моя... – Он легко коснулся кончиками пальцев щеки, носа, губ. – Ты все такая же, как была...

– Да! Только нога хромая, в голове три дыры, волос почти нет, и пью, как биндюжник! – усмехнулась она, убивая пафос и неловкость, и Егор рассердился:

– Господи, ну почему ты такая бестолковая? Мне абсолютно безразлично, о чем ты говоришь, я все равно тебя люблю, и буду продолжать, и ты не сможешь этого изменить.

Коваль молча погладила его по щеке, словно прося прощения за свои слова. Она знала, что Егор сказал чистую правду – он любил ее любую, ему абсолютно неважно было, как Марина при этом выглядела. Достаточно вспомнить, в каком виде ему возвращали жену после визитов к Ване Воркуте, что в первый, что во второй раз. И Егор ни разу не напомнил о том, что тогда произошло с Мариной, он сделал все, чтобы она как можно скорее забыла, выбросила это из головы.

– Прости... – прошептала Коваль, уткнувшись лбом в его плечо. – Я не хотела расстроить тебя, правда не хотела...

– Перестань, девочка моя родная, я ведь все понимаю. – Он погладил ее по затылку, поцеловал в висок. – Знаешь, я сейчас уже жалею, что увез тебя вот так, насильно...

– Жалеешь? – переспросила Марина, удивленная его словами.

– Да, детка, жалею. Я опять подумал только о себе, о том, что не могу больше видеть тебя рядом с другим, и не удосужился спросить, а ты-то сама что думаешь, что чувствуешь? Просто взял и увез тебя, как вещь, против твоей воли. Я позвоню Хохлу, попрошу его прислать твои документы, ты сможешь уехать. – Сказав это, он встал и пошел к двери.

– Егор... ты гонишь меня? Ты действительно хочешь, чтобы я уехала?

Он повернулся и долго молчал, глядя на Марину. Она замерла, боясь услышать ответ на свой вопрос, потому что впервые в жизни вдруг поняла, что не только она, но и он может сказать – все, будь свободна от меня... и не так, как он сказал это в Москве, а всерьез, окончательно.

– Детка, я вижу, что ты здесь мучаешься. И потом – тебя гложет мысль о том, что ты изменила себе. Да-да, я вижу, – предвосхитил он вопрос, готовый сорваться с ее губ. – Я вижу, как тебе трудно признать, что нарушила свое слово, что не сдержала обещания больше никогда не быть со мной. Успокойся – в этом нет твоей вины, на сей раз выбора действительно не было. Если хочешь, то уже через несколько дней ты будешь дома. Но поверь – это будет сильнейшим ударом для меня, потому что нет ничего, о чем бы я мечтал так сильно, как вот это – ты рядом со мной, ты по-прежнему моя... Но, повторяю, если ты решишь уехать, я пойму... – Однако его глаза говорили об обратном – он не хотел, чтобы Коваль уезжала.