Вася не отвечала на это. Вместо этого она сказала:

— Зачем ты вообще пришла в Москву? Стала служанкой?

Старый гнев проступил на лице Варвары.

— У меня нет дара зрения, — сказала она. — Я не вижу чертей. Я слышу сильные голоса и немного понимаю речь лошадей. Для меня нет чудес в царстве матери, только холод, опасность и уединение, а потом — гнев матери. Она слишком жестоко поступила с Тамарой. И я бросила ее, отправилась на поиски сестры. Со временем я пришла в Москву, в этот город людей. Я нашла там Тамару, но ей уже было нее помочь, она блуждала, сломленная горем, что было выше ее сил. Она родила ребенка, которого я защищала, как могла, — Вася кивнула. — Но я не пошла на север за тем ребенком, когда ее выдали замуж. У нее была няня, ее муж был хорошим человеком. А я не хотела жить среди леса без людей. Мне нравился звон колоколов, нравились краски и спешка Москвы. И я осталась и ждала. Со временем появилась девочка моей крови, и я снова стала целой, заботилась о ней и ее детях.

— Но зачем быть слугой?

— Ты спрашиваешь? — осведомилась Варвара. — У слуг больше свобод, чем у знатных женщин. Я могу ходить, где хочу, бывать под солнцем с непокрытой головой. Я была счастлива. Ведьмы умирают в одиночестве. Мои мать и сестра показали мне это. Твой дар принес тебе счастье, огненная девица?

— Да, — Вася не уточняла. — Но и горе, — в ее голос проникло немного гнева. — Раз ты знала и Тамару, и Касьяна, почему ничего не сделала для нее или после ее смерти? Почему не предупредила нас, когда Касьян прибыл в Москву?

Варвара не двигалась, но ее лицо вдруг стало острым, полным теней — отголосков старого горя.

— Я знала, что дух сестры остался во дворце. Я не могла упокоить ее, и я не знала, почему она задержалась. Касьяна, когда он пришел, я не узнала. У него было другое лицо в Москве, не таким он соблазнял Тамару у озера во время летнего солнцестояния.

Она явно увидела сомнения в глазах Васи, потому что вспылила:

— У меня нет твоих бессмертных глаз и твоей безумной смелости. Я — лишь женщина, не достойная своего рода, которая, как могла, заботилась о своем.

Вася молчала, но вытянула руку, обхватила ладонь Варвары, и они молчали мгновение. А потом Вася с усилием сказала:

— Ты расскажешь моей сестре?

Варвара раскрыла рот для резкого ответа, а потом замешкалась.

— Я не осмелилась до этого, — сказала Варвара ворчливо. Но в ее голос закрались сомнения. — С чего ей мне верить? Я не выгляжу так старо, чтобы годиться в двоюродные бабушки.

— Думаю, Ольга повидала достаточно чудес, чтобы поверить тебе, — сказала Вася. — Тебе стоит ей сказать, это ее обрадует. Хотя твоя точка зрения понятна, — Вася посмотрела на Варвару новыми глазами. Ее тело было сильным, а светлые волосы едва тронула седина. — Сколько тебе лет?

Варвара пожала плечами.

— Не знаю. Больше, чем дашь по виду. Мать не говорила, от кого нас родила. Но я всегда думала, что моя долга жизнь — подарок от него. Кем бы он ни был, я счастлива здесь, Василиса Петровна. Я никогда не хотела власти, я хотела заботиться о ком — то. Спаси Москву для них и забери мою дикую Марью туда, где она сможет дышать, и я буду рада.

Вася улыбнулась.

— Я так и сделаю… тетя.

* * *

Варвара ушла, и Вася помылась и переоделась. Чистая, она вышла в крытый проход, что соединял купальню и терем. Дождь все еще лился, но тише. И молний было меньше, буря проходила.

Вася не сразу различила тень. Она замерла, задевая спиной дверь купальни.

Она сказала тонким голосом:

— Готово?

— Готово, — ответил Морозко. — Он скован моей силой, жертвой его соратника и золотой уздечкой Кощея — всем сразу. Больше он не вырвется, — холодный дождь бил по летней пыли.

Вася отошла от двери. Дождь шелестел по крыше. Она пересекла проход, увидела его лицо, задала вопрос, что беспокоил ее:

— Что Медведь имел в виду, — спросила она, — когда умолял тебя?

Морозко нахмурился, но вместо ответа поднял ладонь, сложенную чашей. Вода собиралась в его ладони.

— Я подозревал, что ты спросишь, — сказал он. — Дай руку.

Вася послушалась. Вода осторожно полилась из его ладони на порезы на ее руке и пальцах. Они заживали, пронзая мгновение болью, раз и все. Вася отдернула руку.

— Мертвая вода, — сказал Морозко, стряхнув оставшиеся капли. — Это моя сила. Я могу восстанавливать плоть, живую или мертвую.

Она знала, что он мог исцелять, с первой ночи, когда встретила его, и он исцелил ее обморожение. Но она не связывала это со сказкой, не подозревала…

— Ты сказал, что можешь исцелять только раны, которые нанес сам.

— Да.

— Еще ложь?

Он сжал губы.

— Часть правды.

— Медведь хотел, чтобы ты спас жизнь Константина?

— Не спас, — сказал он. — Я мог восстановить плоть, но он уже далеко ушел. Медведь хотел, чтобы я исцелил плоть его священника, чтобы он мог вернуть его. Мы с братом вместе можем возвращать мертвых, ведь дар Медведя — живая вода. Потому он просил.

Вася хмуро разглядывала руку и пальцы со шрамами.

— Но, — добавил Морозко, — мы не действовали вместе. С чего нам? Он ужасен. Он и его сила.

— Медведь горевал, — сказала Вася. — Горевал, когда отец Константин…

Морозко издал нетерпеливый звук.

— И злодеи могут горевать, Вася.

Она промолчала. Она замерла, пока дождь лил вокруг них, ошеломленная тем, сколько всего не знала. Зимний король был частью задержавшейся бури, его человечность была тенью его истинной сущности, и его сила росла, пока лето шло на убыль. Его глаза блестели в темноте. Но он заботился о ней, придумывал планы. Зачем ей думать о Медведе или Константине? Они оба были убийцами, оба пали.

Стряхнув тревогу, она сказала:

— Ты встретишься с моей сестрой? Я пообещала.

Морозко удивился.

— Прийти к ней и попросить твоей руки? — спросил он. — Это что — то изменит? Может стать хуже.

— И все же, — сказала Вася. — Иначе я…

— Я — не человек, Вася, — сказал он. — Клятвой меня не связать, и я не могу жениться на тебе по законам твоего бога и народа. Если ты хочешь уважения сестры, ты его не получишь.

Она знала, что это так, но…

— Я бы хотела, чтобы ты все равно встретился с ней, — сказала Вася. — Может… она хоть не будет бояться за меня.

Тишина, и она поняла, что он дрожал от беззвучного смеха. Она обиженно скрестила руки.

Он посмотрел на нее сияющими глазами.

— Вряд ли твоя сестра успокоится, — сказал он, перестав смеяться, — но я приду, если хочешь.