задолго до того, как появился ислам. Европейские авторы начала XVI в. рассказывают о сохранении древних трудовых обрядов — и эти обряды тоже восходят еще к той эпохе, когда глава большой семьи или общины принимал участие в коллективном труде вместе с рядовыми общинниками.

Все это сохранялось при дворе мансы, где и сам правитель, и его ближайшее окружение уже считались мусульманами. А вдалеке от столицы и от больших торговых городов крестьяне продолжали верить в тех же самых духов, которым поклонялись их предки задолго до появления в Западном Судане первых мусульман. И главными представителями новой религии были для этих крестьян не законоведы и богословы, а все те же купцы-вангара, приходившие обменивать соль на золото и слоновую кость, а иногда и прихватить рабов. Конечно, и эти торговые экспедиции не проходили бесследно — отдельные люди могли принять новую религию и объявить себя мусульманами. Но, во-первых, делалось это очень медленно и ни о каком массовом обращении населения Мали в ислам ко времени Ибн Баттуты не могло быть и речи. А во-вторых, даже если кто-то из крестьян-малинке и объявлял себя Мусульманином, то его ислам непременно оказывался «разбавлен» огромным количеством верований и обрядов, обычаев и суеверий, уходивших своими корнями. в очень и очень отдаленные времена.

И дело было здесь совсем не в том, что вновь обращенные плохо представляли себе основы мусульманского вероучения. Нет, причины были гораздо проще — и в то же время гораздо глубже. Сравнительно просто было произнести мусульманский символ веры: «Нет бога, кроме Аллаха, и Мухаммед — посланник его!». Но ведь и потом, когда эти слова, достаточные для того, чтобы иметь право считаться мусульманином, были произнесены, человек оставался в своей общине — «дугу». Он просто не мог из нее уйти: вести хозяйство в одиночку ему было не под силу. А раз оставалась община, значит, оставались и все связанные с ней и освященные многовековой традицией обычаи и порядки. Человек мог себя считать мусульманином, но для его соседей земля по-прежнему оставалась собственностью духа — покровителя Местности. И перед духом представлял общину, а значит, и каждого из ее членов все тот же дугу-тиго — следовательно, и землей распоряжался он. И значит, все обряды, нужные, чтобы духа умилостивить, ты обязан выполнить — а ведь обряды-то эти никакого отношения к исламу не имеют. Подавляющее большинство новообращенных простых земледельцев и охотников выходило из этого затруднения просто: считая себя мусульманами, люди продолжали исправно выполнять все свои общинные обязанности, связанные с прежними верованиями. И так как традиционный порядок ведения хозяйства не нарушался, то соседи не протестовали против таких новообращенных мусульман, и, в конечном счете, принятие ислама оставалось их частным делом.

Не мог не считаться с устойчивостью общины и нарождавшийся в Мали феодальный класс. В самой системе управления кланом оставалось очень много традиционного, так что дань в пользу мансы и его наместников во многом сохраняла и характер, и форму старых общинных повинностей, и потому обычно отдельные дугу выплачивали их беспрекословно. До поры до времени такое положение устраивало и верхушку малийского общества. Она не видела нужды вводить насильственно новую религию среди своих подданных, хотя сама по большей части уже стала мусульманской.

Торговля золотом и солью, пронизывавшая всю жизнь западноафриканских государств средневековья, и здесь сыграла очень важную роль. Она давала в руки верхушки правящего клана Кейта и связанных с ним аристократических кланов огромные по тем временам количества золота. Ведь в главных золотоносных районах, откуда металл поступал в Мали, средняя годовая добыча, по очень осторожным подсчетам французского ученого Раймона Мони, составляла от 4,5 до 5 тонн. Это золото позволяло знати получать все необходимые ей товары (главным образом предметы роскоши), не прибегая к усиленному нажиму на данников-земледельцев. Царские сборщики дани довольствовались сравнительно немногим.

А раз так — у общинников не возникало необходимости добиваться того, чтобы их хозяйство стало более производительным. И поэтому экономика оставалась почти на одном и том же уровне, внутренний обмен развивался очень слабо — ведь внутри каждой дугу ремесленники производили все самое нужное: Единственным предметом торговли, который очень требовался общине, была соль. Но в основном хозяйство почти всей огромной территории от Гао до Атлантики оставалось натуральным, и никаких внутренних экономических связей внутри государства между разными его частями практически не существовало. И может показаться парадоксом, но, к сожалению, совершенно несомненно: богатство Мали золотом принесло государству больше вреда, чем пользы, так как золото стало одной из главных причин хозяйственного застоя.

И все же принятие ислама большинством правящей верхушки было свидетельством того, что в малийском обществе происходят определенные изменения. Конечно, мансе и его приближенным было бы гораздо выгоднее взимать дань с подданных по нормам, предусматривавшимся мусульманским правом: эти нормы были выше, намного выше, чем традиционные. Но поскольку в то время у правящего класса еще не было достаточно сил для того, чтобы резко усилить эксплуатацию крестьянства, не опасаясь его сопротивления, и о широком распространении новой религии, которая могла бы послужить идеологическим оправданием такого усиления, речи еще не было, вся малийская знать — и старая, родовая, и новая, вышедшая из рабов, — стремилась на первых порах использовать новую религию во вполне определенных внешнеполитических целях.

Это очень хорошо продемонстрировал манса Муса, стараясь везде, где только можно, подчеркнуть свое правоверие. Речь шла об укреплении международного престижа Мали — о том, чтобы показать соседям, что они имеют перед собой не каких-то там дикарей, а могущественную мусульманскую страну, которая им ни в чем не уступает, а по богатству намного превосходит.

Поэтому и появились пышные царские титулы, относящиеся к правлению Мусы I. Ал-Омари рассказывал, что малийский государь называл себя «Опорой повелителя верующих», — правда, сам повелитель верующих, номинальный духовный глава всех правоверных мусульман, был к этому моменту всего лишь марионеткой, которую мамлюкские султаны для придания своей светской власти большего авторитета содержали на иждивении.

Эти титулы включали и упоминание золотоносных растений, которые будто бы существовали в Мали.

Принятие ислама обеспечивало малийской верхушке преимущества и в торговле с североафриканцами: дела велись между двумя равными партнерами. Малийские государи пошли даже на то, чтобы вести разбор дел между малийскими подданными и североафриканскими купцами не по обычному праву малинке, а по мусульманским правовым нормам. И среди иностранцев-мусульман первое место по численности после купцов занимали кадии.

Впрочем, как это нередко бывало, законоведы, призванные блюсти чистоту нравов и следить за честным характером торговых сделок, иногда сами оказывались отъявленными мошенниками. Мы встречались уже с шейхом ад-Дуккали, прожившим в Мали