Вошел Дохоян — куда-то отлучился. Но так даже было лучше…

— Товарищ…

— Его били? — спросил полковник — показывая на Алексаняна — это так у вас здесь принято обращаться с подозреваемыми?

— Вах… какое там били, товарищ полковник… — прежним, развязным тоном проговорил Дохоян — они тут знаете, какие артисты? Вот, недавно одного допрашивал, только конвоир наручники сняло, он пальцами — раз в рот. И разодрал там все. Плюнул на меня, на бумаги, и ну орать — избивают! Убивают! Артисты…

Выпил, что ли?

— Пойдете под суд — безжалостно заключил Попов — это я вам гарантирую.

— За кого — за этого? — вскрикнул Дохоян.

— И за этого тоже. Вы, похоже, так ничего здесь и не поняли. Здесь — территория Советского союза. Никто не разрешал и не разрешает вам бить и издеваться на подозреваемыми. Кто дал вам команду применять недозволенные методы следствия, ну? Или сами додумались?

Попов играл на грани фола — но играл. Раскачивал ситуацию как только мог. Он чувствовал, что здесь, в Ереване — что-то очень неладное, и если ему кто-то и может помочь, то только с этой стороны. Воры! Его слова — предназначались не молодому и глупому Дохояну, которого старшие и более опытные товарищи — садисты научили, как выбивать нужные показания из подозреваемых — его слова предназначались этому сильно избитому мужику, который настороженно сидел и ловил каждое слово мутного московского следака. Никому не нравится когда его бьют, и теперь этот мужик, пострадавший — за него, каждое слово для него важно. Приятно когда при тебе же наказывают того, кто тебя бил, пусть пока и словесно. И где бы этот мужик не сидел — в общей, или в одиночке — завтра о том, как московский следак прикладывал рожей об стол местного — узнает вся тюрьма. Через три дня — все тюрьмы Армении. Через неделю — вся Армения.

И Карпет.

— Я вас слушаю, Дохоян. Или в Нижний Тагил захотели?

Дохоян — не выдержал. Молодой, горячий — ему было обидно до слез. Тем более после того разговора, в кафе.

— Да врет он все, гад…

Попов перехватил руку, стиснул ее, не дал ударить.

— Ответите и за это. Уводите…

* * *

Это и был знаменитый «маятник». Совсем не то, что предполагается при этом слове — тактика уклонения от пуль. Это тактика выведения противника из морального равновесия, захвата психологического господства над ситуацией. Раскачивание ее из крайности в крайность. От угроз подозреваемому — до угроз коллеге. В надежде на то, что одна из этих сторон — а на самом деле сторона то едина, армяне — допустит ошибку…

Жизнь иностранного корреспондента в СССР была не так плоха, как казалось. По крайней мере, Роберт Хакли, корреспондент ВВС — уже не жалел о том, что его распределили в холодную и мрачную столицу коммунистической империи — Москву. Ему здесь стало нравиться и более того — он научился извлекать определенные выгоды из своего положения.

Жизнь в Москве во многих своих аспектах казалась западному человеку дикой. Например, по меркам Лондона Хакли получал не такое и большое жалование. Но если поменять его на советские рубли у спекулянтов — фарцовщиков — перед тобой открывались просто невиданные возможности. Кстати, русские отнюдь не были дикими, даже само выражение «фарцовщик» получилось от искаженного for sale, на продаже. Вопрос, который задавали иностранцам у гостиницы Интурист и некоторых других — anything for sale? Что-то на продажу? И не стоило сразу отвечать «нет».

Простой пример. Несколько старых журналов The cars, которые в Лондоне можно найти на помойке — у него взяли за сто двадцать рублей. На эти деньги — он купил теплое пальто пошива московской фабрики. Из натуральной шерсти, с натуральной же подкладкой! По его прикидкам — в Лондоне такое пальто стоило бы не менее ста пятидесяти фунтов. По западным меркам — он получил даром ценную вещь, которую можно носить как минимум десять лет. Русские были плохо знакомы с модой — но шили они с запасом, качественно.

Практически ничего не стоила еда. Хлеб стоил в двадцать раз меньше чем в лондонском Хэрродсе. Почти ничего не стоил проезд на транспорте, он даже не замечал расходов на проездной билет: у него была машина, но он предпочитал общественный транспорт, чтобы «почувствовать город». Все стоянки были бесплатными, дороги тоже. С едой иногда бывали проблемы, выбор был очень ограниченным — но основные продукты всегда можно было купить. Привыкший в Лондоне к пищевому маргарину — здесь он намазывал на кусок хлеба толстый слой настоящего сливочного масла. Почти ничего не стоили изделия из драгоценных металлов — каждый раз, как только уезжал кто-то из посольства — с ним посылали ювелирные изделия, иногда по несколько килограммов. Ничего не стоили и лекарства, многие обслуживались в «элитных» советских поликлиниках, если удавалось завести соответствующее знакомство. Каждый месяц ему удавалось взять билет в Большой, вообще Москва для театрала представляла собой настоящий клад.

Русские — совершенно не были похожи на орков из повести Толкиена, и в них было не три метра роста, как уверяли всех американцы. Да, у русских чего-то не хватало, например — автомобилей, чего-то было вдоволь, но при этом они не унывали, были добродушными и веселыми людьми. С ними можно было весело провести время, они приветливо к тебе относились, а для женщин слово «иностранец» было подобно меду для мух. Удивительно, но никто из русских не выражал никакого желания пойти войной на западный мир, насаждать там коммунизм или что-то в этом роде.

Скорее даже наоборот. По роду деятельности Хакли вращался в кругах богемы, бывал и среди комсомольцев — так тут называли молодых коммунистов. Его поразила злобная ненависть, которой они высказывались о собственной стране и даже о коммунизме. Причем — все это встречалось с молчаливым пониманием и даже если за столом сидели пятнадцать — двадцать человек, никто не возмущался и не одергивал говорящего. И ладно, если бы это было один раз — но это было не раз и не два. В Великобритании — за такие слова про свою страну человека моментально бы изгнали их общества, практически в любой компании ему дали бы понять, что он является нежелательным гостем. Хакли даже не подозревал — что главных союзников в борьбе с коммунизмом следует искать среди самих русских.

Но это было даже хорошо. Потому что Роберт Хакли был осведомителем британской разведки.

Осведомителем[72] он стал еще в Кембридже, где учился на стипендию как лучший ученик колледжа для мальчиков. Еще на втором курсе — его вызвали в деканат, где блеклый человек неопределенно возраста сказал, что есть возможность послужить своей стране. Хакли, немного подумав, согласился.