Однако я не посмела оставить Джульетту без присмотра. Скотт Эрли мог уснуть. Мне пришлось бы уложить ее в кровать и оставить какую-нибудь дурацкую записку о том, что меня срочно ждут дома.

Почему мне изменило мужество? Ведь я была уверена в том, что приняла правильное решение, когда выходила из квартиры.

Мне надо было обдумать все заново, звено за звеном.

Как я могла спасти Кевина и замыслить такое против Келли? Я не могла найти слов, чтобы объяснить себе эту ситуацию. Судьбе было угодно, чтобы я спасла друга и осознала, что желаю гибели родителям Джульетты? Я поступала сознательно, в то время как Скотт Эрли совершал свое злодеяние в невменяемом состоянии. Чудо, случившееся с Кевином, было доказательством того, что Скотт Эрли полностью переродился? Он вышел из тьмы на свет? Я снова и снова перебирала в голове эти мысли. Я анализировала свои поступки до того самого момента, когда Скотт Эрли привел меня в бешенство тем, что пел Джульетте песенку, которую напевала моим сестрам мама. После этого наступала серая полоса, и вот я с Джульеттой на руках.

Одно мне стало ясно: я специально так долго оставалась с Кевином в кафе. Мне хотелось опоздать на самолет. Мне хотелось не оставить себе шанса претворить в жизнь задуманное.

Я как никогда желала, чтобы Келли вернулась поскорее. Если бы только я могла сказать ей, что должна уехать, мне стало бы легче. Я не знала, смогу ли посмотреть в глаза Скотту Эрли. И самое страшное – оставить с ним Джульетту, ведь тогда мои худшие опасения могут сбыться.

Когда я дошла до их розового дома, у меня было ощущение, что я несу внутри раскаленный воздушный шарик. Все окна были уже темными. Даже слабый свет лампы в комнате Джульетты – лампы в форме кита – погас. Они всегда оставляли ее включенной. Бросив вещи в сумку, я взяла коляску. Поднявшись на шесть ступеней, я вытащила ключ и открыла входную дверь. Держа ключи в зубах, я направилась к лифту. Мне с трудом удалось добраться до квартиры. Но когда я вставила ключ в замок, то дверь просто тихо отворилась. В черноту. Как я испугалась!

Не Скотта Эрли, хотя почему-то он избегал моего взгляда, когда накануне я проезжала мимо него в машине, чтобы якобы успеть на встречу с друзьями в парке. Я решила, что он был просто смущен тем, что я могла услышать их ссору. Я боялась, что кто-то увидел, как я ушла, пробрался внутрь и ограбил квартиру. Этот кто-то все еще мог находиться там. Я рванулась к ванной, наплевав на все. Не завися больше от прихотей своего мочевого пузыря, я ощущала себя намного лучше. По крайней мере, если меня свяжут и начнут пытать, то мне будет комфортнее. Я вернулась к Джульетте.

Самым разумным было бы тихо выскользнуть из квартиры, спуститься вниз, а потом позвонить из машины в полицию.

Но в этот момент я услышала чей-то приглушенный стон, переходящий в кашель. Мне показалось, что кто-то упал. Звук доносился из комнаты Келли и Скотта. Я оставила Джульетту у дверей, щелкнула выключателем и увидела это.

Возле лампы в холле, где Келли всегда оставляла мне счета и свои милые записки и открытки, лежал обычный белый конверт. На нем было выведено: «Веронике Свон». У меня дернулись руки, как у неопытного водителя, когда его «подрезают» и только чудо может спасти его от того, чтобы не быть размазанным по калифорнийскому асфальту. Скотт Эрли знал мое имя. Мое сознание отказывалось принимать этот факт. Он знал, кто я, и тогда едина пенным объяснением отсутствия света в окнах было то, что он собирался избавиться от меня самым надежным способом – убив меня. Но как он себе представлял это, после того что мои родители простили его? Неужели надеялся, что они забудут и о втором убийстве? Неужели думал, что они помолятся с ним, возьмут его за руку, пожелают искупления, если он больше не нарушит заповедей? Неужели он считал, что ему снопа сделают скидку на болезнь? Конечно, убийцы ни о чем таком не думают. Они вообще не думают. Но я-то должна думать. Я представила лица папы и мамы, когда они узнают, что я умерла, отправилась в такое рискованное путешествие и погибла по собственной глупости. Я повернулась, чтобы убежать, но в этот момент раздался какой-то глухой стук и Джульетта начала просыпаться. Я мягко положила руку ей на животик и стала укачивать, пока она снова не заснула. Вскрыв конверт, я обнаружила внутри маленький листок бумаги.

С какой стати Скотт Эрли писал бы мне письмо, если бы замыслил убийство?

Но если он прекратил принимать лекарства, дождавшись удобного момента, когда Келли уехала за сотни миль, то вполне мог дать мне какое-то объяснение, во имя чего он замыслил преступление и чьи приказы выполняет на этот раз... Я прочитала:

«Дорогая Вероника,

Я знаю, что твое имя вовсе не Рейчел Байрд. Я не знаю причины твоего приезда, но полагаю, что ты не можешь смириться с тем, что я остался жив. Я должник. Твой и твоей семьи. Именно потому, что я жив. Когда я впервые узнал, кто ты, когда из твоего рюкзака выпала открытка из дома, первой мыслью моей было бежать. Но я не смогу больше убегать. Я не могу просить о прощении. Пришло время принять то наказание, которое должно было меня постичь еще давно. Келли будет благодарна тебе за то, что ты не обидела Джульетту. Ты относилась к ней...»

Я бросила записку на пол и помчалась в спальню. Скотт Эрли обвязал вокруг головы пластиковый пакет, который помутнел от его мелкого дыхания. Он делал неслышные вдохи открытым ртом. Кисти его рук были привязаны клейкой лентой. Он бился головой об изголовье кровати, и этот страшный мерный звук отдавался у меня в голове. Я не знала, в сознании ли он. На полу валялись открытые бутылочки клоназепама, который заставил его погрузиться в забытье. Наверное, его сейчас посещали те же самые сны, серые и неясные, которые мучили меня. На негнущихся ногах я вернулась в коридор за Джульеттой. Вытащив девочку из коляски, я прижала ее к себе, не давая проснуться, потом осторожно уложила на бочок в колыбель. Затем я присела за стол Келли и стала ждать. Я наблюдала, как дыхание Скотта Эрли становится все учащеннее. Его тело пронзила судорога боли, и он затих. Таково было его желание. Таково было его искупление. Он сам выбрал себе такое наказание, потому что был трусом.

Не я это совершила.

Но на письменном столе стоял снимок, сделанный на Хэллоуин. Джульетта была в костюме, который делал ее похожей на морковку. Я вспомнила ее лицо, все в морщинках и складочках, как обычно у новорожденных. Уже через несколько месяцев оно изменилось. Ее щечки, раньше бесформенно висевшие, теперь превратились в два бархатистых персика. На фото она была со Скоттом Эрли, который прижимался к ее щеке. Келли стояла с другой стороны и улыбалась им обоим. Я сама сфотографировала их в тот день. Они выглядели как люди, которым были открыты небеса. На лице Келли читалась уверенность в том, что ее Скотт снова стал тем парнем, которого она полюбила еще в Колорадо. С ним она вынесла немыслимые страдания, когда настойчивые голоса звали ее мужа в неведомый мир, уводили прочь от нее. Позже она осталась с ним, хотя получала тонны возмущенных писем, где ее спрашивали, как может она жить с Мрачным Убийцей. Лицо Келли светилось любовью, чистой и искренней. Ее мечтам суждено было разрушиться в одночасье, но осталась любовь к человеку из плоти и крови и к этому прекрасному ребенку.