Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ах ты…, — бормочет вцепившийся мне в спину человек, пытаясь влепить по почкам. Начинаю его ловить, краем глаза цепляя того, самого первого, кого так удачно встретил с двух ног. Кажется, тому кранты — череп невысокого смуглого человека неудачно совместился со ступенькой, а от силы этой встречи треснул нафиг, как упавшее из рук криворукого повара яйцо.
— Иди сюда! — пыхтел я, пытаясь схватить рукой человека, который, держась за куртку и матерясь как последний уголовник, дергал меня туда-сюда, не давая до себя добраться. Это было тщетно и это быстро надоело.
— Ссучий выкор…, — начал что-то говорить мужик, но перестал, потому как мудрый я, познавший боль, ушибы головой о потолок и чужие энергетические щупальца, банально прыгнул жопой назад, ловя гада за шею на сгиб локтя. Потом я с большим эстетическим наслаждением несколько раз ударил в это некрасивое и озлобленное лицо, под конец с большой мстительностью опуская уже собственную пятку в тяжелом ботинке на неаккуратно стоящую ступню матерщинника.
А потом по ушам долбанул грохот выстрела. С одновременным лязгом и толчком в спину. Я, вновь проявляя несвойственные себе чудеса смекалки и сообразительности, сразу догадался развернуться вместе хрипящим избиваемым, одновременно пряча свое тело за его туловищем. По ушам долбануло снова, затем еще раз. И еще. Матерщинник при каждом выстреле вздрагивал так, как будто ему сосед по камере спросонья засаживал со всей душевной внезапностью. У меня вымерзло всё, что только могло, от чего самым непроизвольным образом жопа вильнула, с силой пихая мой мясной щит в сторону стрелявшего. Слух выцепил гнусавый ор.
Мужика понесло вперед с полуоборотом, а я, получивший свободу и полную уверенность в том, что мне попали в спину, со всей дури пихнул его руками, ускоряя полет в сторону бандита с огнестрелом.
— Ыыы…, — захрипел он, врезаясь в стрелявшего, того самого неосапа с расквашенным мной носом.
— Кхааа…, — изрёк адаптант, вторично сбиваемый с ног тяжелым телом и посверкивая не до конца сформировавшимся фиолетовым щупальцем, выходившем у него точно из середины лба.
— Ууу, *ля! — угрожающе заорал я, прыгая в самоубийственную атаку. Нет, так-то атака была хороша, я, думающий что ранен, собирался плечом затормозить о кого-нибудь из этих двоих, а затем выдрать ствол из руки, желательно переломав ту к ядрене фене. У меня это даже получилось, но последним из волевых и сознательных усилий. На автомате, можно сказать.
…ну, просто не рассчитанный рывок при недостаточной плотности человеческой подушки приводит к тому, что ты не до конца тормозишь и таки ушибаешься о твердую советскую стену своей тупой тыквой. Да, сжать пальцы, продолжая движение, ты еще способен, даже дёрнуть ствол на себя, но затем удар по голове даст о себе знать, окончательно гася свет.
Глава 17. Клистирная трубка
Мне было хорошо, уютно и тепло. Тело почти не чувствовалось, а над ним, хорошо ощущаемый, парил ангел. Светящийся такой, белый, невесомый… как пушинка. Я лежал, умиротворенно ощущая, как несформированные обрывки мыслей смываются в ментальный унитаз нирваны. Что-то слегка гудело и изредка крайне противно попискивало, но мне, как опытному уже душевному переселенцу, было всё равно. Чистого рая не бывает.
— Кончайте придуриваться, молодой человек, — приятный мужской баритон с нотками хитринки был не то, что неожиданностью, но иллюзию поломал напрочь, — У меня 17 лет стажа врачебного, я вижу, что вы в сознании!
— Это у вас, — вполне резонно заметил я, размыкая спекшиеся губы, — А у Юльки нет. И ей может прийти в голову трахнуть меня током. Прогоните её куда-нибудь, доктор. Она меня тревожит.
— Девушка за него переживает, от постели не отходит, а он и не доволен! — всплеснул руками по-бабьи вполне себе мужиковатый мужик с щегольской бородкой на умной очкастой морде, искаженной одновременно профессиональным дружелюбием и непрофессиональной завистью. Ну куда тебе, дед сорокалетний, на юных призраков-то заглядываться? Ты ж медик! Ты должен понимать, что им… некуда! В смысле совсем! Они цельные!
— Как он, Владимир Иванович? — продолжая парить над моим бренным телом, потребовала объяснений бывшая ангелица, а нынешнее око некоего товарища майора, на полставки подрабатывающее у него дочерью.
— А сейчас увидим! — бодро отреагировал врач, присаживаясь ко мне на кровать и начиная щупать всё подряд. Да еще и градусник воткнул. Я все ждал, пока он меня перевернет или хотя бы самого попросит перевернуться, чтобы посмотреть рану в спине (которая ныла довольно интенсивно, надо сказать), но вместо этого, добрый доктор, с раздражением вздохнув, попросил меня принять полусидячее положение. Понятное дело, что ему не нравятся пациенты в КАПНИМЕ. Ограничивающий экзоскелет легкий и прочный, но по старой традиции советской — угловатый и неудобный, что оценили бандюги, а вот теперь и простынь, тут же задравшаяся к ядреной матери. Юлька, висящая над этим кордебалетом, зырила и безмолвствовала.
— Ой, — выдавил я, исполнив просьбу врачебного характера. Пошли вертолеты, начала нарастать пульсирующая боль в висках, бросило в жар и пот, даже затошнило.
— Ага, — почему-то обрадовался убийца в белом халате, — Это у вас, товарищ студент, хорошее такое сотрясение! Как же вы умудрились-то? Какой у вас коэффициент усиления?
— А допуск у вас есть? — вяло спросил я, пытаясь прицелиться таким образом, чтобы наблевать доктору на колени. Тот, стреляный воробей, неладное почуял, поэтому невероятно проворно встал, даже сделав шаг назад.
— Допуск есть, — мерно проговорили с потолка, а затем сдали меня как последнюю сучку, — Фактический коэффициент, Владимир Иванович, ноль. Генетический… один тридцать восемь.
— Что? Как? — заморгал врачебное не светило (светило с потолка), — Это что, тот самый Изотов? Симулянт?!!
— Да, — Юлька была сегодня особенно свежа сегодня своим равнодушием. Не знаю, как я разбирал его оттенки и откуда они у призрака, но, если экстраполировать факты даже моей ушибленной головой, то можно сделать вывод, что ей тут жутко не нравится.
— На анализы! — тут же прогремел бородатый, полностью теряя свой лоск и припациентную врачебную деформацию. Из-под шкуры
