Он просидел таким образом почти час. Вдруг юноша быстро поднял голову. До него донесся отдаленный плеск весел. Он вскочил на ноги и зажег восковую спичку.

Немного подержав ее зажженной, он бросил ее в воду. При падении она описала огненную дугу. Это же проделал и во второй, и в третий раз, причем последней спичкой он зажег сигаретку.

Шлюпка с помощниками фон Краша причалила, и Мануэлито подошел к ним.

Фон Краш был уже около них. Отдав приказания капитану яхты, он обернулся к юноше и хлопнул его по плечу.

— Мануэлито, поедешь с нами. Сейчас ты нам понадобишься. Заработаешь хорошо, будь спокоен.

Маргарита и Эдит спустились в шлюпку и сели на корме.

Последним сошел сам фон Краш. Он почему-то медлил с отплытием, внимательно всматриваясь в темные очертания противоположного берега. Вдруг над крышей одного из домов вспыхнул красноватый язычок пламени. Затем такой же появился в другом, третьем и еще нескольких местах.

— Отчаливай! — скомандовал немец, поздравив себя в душе с блестящей мыслью, ведь если город подожжен сразу в нескольких местах — кто станет обращать внимание на какую-то лодчонку, приближающуюся к берегу?

Очертания «Матильды» стали уже сливаться с ночной тьмой.

Пленники, не знавшие причины пожара, с интересом смотрели на огонь, распространявшийся среди деревянных построек с невообразимой быстротою.

Вдруг Маргарита тихонько шепнула на ухо своей подруге.

— Встаньте, как будто вы хотите лучше рассмотреть пожар.

Эдит вздрогнула, словно пробужденная от сна. Встав на скамейку, она оперлась на плечо подруга и устремила взгляд на берег.

Шлюпка вошла в заливчик, образующий подобие пещеры в высокой береговой стене. Рука Эдит задрожала на плече молодой немки. Та поняла, какая мысль волновала ее подругу: через несколько минут шлюпка пристанет к берегу, и причина таинственного совета так и останется невыясненной.

И вдруг обе женщины застыли в изумлении.

Черное ночное небо прорезал ослепительно яркий луч света и лег на шлюпку сияющим пятном. Гребцы бросили весла. Фон Краш в ужасе вскочил. Но ни у кого не было времени изумляться. Над головами раздался невероятный грохот, словно внезапно разразилась страшная буря. Какая-то чудовищная тень нависла над шлюпкой. Все невольно вскрикнули, боясь, что сейчас произойдет что-то страшное.

Постепенно все стихло. Ни с кем ничего не случилось. Только Эдит, стоявшая на корме, бесследно исчезла.

Под высокими темными сводами катит свои черные воды подземная река. Поверхность ее черна, как чернила, потому что в подземелье почти не проникает свет. И только привыкший к темноте глаз различил бы странной формы существа, плавающие на поверхности речной глади.

У самой стены тоннеля, по которому протекает река, поднимается квадратная, плоская платформа. Это явно дело рук человеческих. И если хорошо присмотреться, можно заметить, что человек уже пользовался ею. От платформы поднимается тропинка, ведущая в расщелину, образовавшуюся в стене тоннеля.

Вдруг в глубине его, заглушая шум вод, раздались голоса, удары весел, и показался неясный дрожащий свет. Он исходил от фонаря, укрепленного на носу лодки.

— Вот мы и приехали! Видите знак на скале? — закричал веселый молодой голос.

— Причаливай! — сердито скомандовал фон Краш. Он был вне себя от ярости после похищения Эдит.

Как ни торопился немец, он понимал, что люди его нуждаются в отдыхе. Они раскинут на несколько часов лагерь на небольшой площадке возле самой воды. Нужно только выставить стражу, потому что река кишит аллигаторами.

Восемь часов сна подкрепили всех. С новыми силами люди отправились в путь и к концу вторых суток подошли к маленькому озеру А-Тун.

Восклицание Мануэлито: «Мы приехали!» — было встречено восторженными криками «ура!». Над головами бандитов опять было небо и светила луна. Это приводило в безудержный восторг. Даже пленники вздохнули свободнее.

Когда все выбрались на каменистый берег, фон Краш отдал приказание:

— Пленники останутся сторожить вещи и не двинутся с места до новых распоряжений.

И, обратившись к своим наемникам, прибавил:

— А вы взберетесь дальше по тропинке, ведущей на вершину скалы. Если англичане вздумают протестовать — убейте их.

— Слушаем! — за всех ответил Петунич.

Фон Краш милостиво взглянул на него.

— А, это ты, Петунич! В мое отсутствие поручаю тебе начальствовать… Слушайтесь, ребята, Петунича, как меня самого.

Затем схватил Мануэлито за руку:

— А ты, мой мальчик, отправишься со мной. Послав тебя вместо себя, Брумзен сделал мне хороший подарок.

Мануэлито весело шел рядом с немцем, тяжело сопевшим на подъеме. Им надо было добраться до кратерообразной вершины стен, сходящихся над озером тесным кольцом. С трудом добрались они туда.

Густая стена растительности скрывала подземное озеро от постороннего взгляда. Озаренные луной ветви деревьев, перевитые лианами, казались причудливыми существами.

Но фон Краш оставался равнодушным к красотам природы.

— Хо-хо! Какой черт сумеет отыскать здесь Тираля с его дочкой!

Юноша пожал плечами.

— Понятия не имею, как это сделать. Я никогда не переступал границы заповедного леса. А господин Брумзен мне ничего не рассказал.

— Ну что же, поищем!

Они обшарили все кругом. Никаких следов Тираля.

— Куда он девался? — ворчал раздосадованный немец. — Не вырыл ли он себе нору, как крот?

Вдруг послышался шум приближающихся шагов.

— Спрячемся! — посоветовал метис.

С противоположной стороны показались две человеческие фигуры — мужская и женская. Они несли ящик на грубо сделанных из ветвей носилках. Когда неизвестные вышли на поляну, освещенную луной, фон Краш обрадованно воскликнул:

— Они! — и выскочил из своего убежища в сопровождении Мануэлито.

От неожиданности несшие носилки уронили свою ношу на землю, и тут же с глухим щелканьем взвели курки револьверов, приготовившись к защите.

Но шпион не испугался.

— Эй, мосье Тираль, — приветливо воскликнул он. — С каких это пор вы не узнаете старых друзей?!

— Герр фон Краш! — воскликнул бухгалтер. Они бросились друг другу в объятия.

— Лизель, милая моя девочка, приветствуй же и ты того, кто дал мне возможность любить тебя и подарил тебе все то, чего ты была так долго лишена!

Девушка приблизилась и протянула фон Крашу руку, но на лице ее появилось странное выражение: в нем чувствовалась какая-то неловкость, которую она напрасно пыталась скрыть.