Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ты не отвечала на мои письма, – сказал он, – они потом начали возвращаться нераспечатанные, а когда я позвонил, ты бросила трубку. Мне так нужно было поговорить с тобой.
– Я не хочу слышать твои извинения, – сказала Элоиза, вытирая глаза тыльной стороной руки. – Я не для этого пришла.
Она выпрямилась на стуле, попыталась собраться.
Отец начал кашлять, и послышался сухой, затяжной скрежещущий звук. Он вытащил из кармана носовой платок и вытер рот.
– Я знаю, – сказал он.
– Анна Киль.
– Да.
– Ты её знаешь?
Он кивнул.
Элоиза достала из сумки диктофон. Она нажала кнопку записи и поставила его на стол перед отцом.
– Что это? – спросил он.
– Я записываю наш разговор, и это условие, при котором я буду говорить с тобой. Это не обсуждается.
– Это интервью? – Он улыбнулся, и его улыбка была почти смелой.
– Да, – слово упало как удар кнутом; тяжело, обжигающе.
Ужасная тоска, заставившая её заплакать, вновь уступила место невыразимой горечи. Негодованию и возмущению. Теперь это касалось только статьи, работы. Не его.
– Откуда ты знаешь Анну Киль?
– Она приходила ко мне четыре месяца назад.
Элоиза непонимающе покачала головой.
– Пришла к тебе? Как это?
– Мне сообщили, что меня ждёт посетитель, и ты, конечно, можешь себе представить, как я обрадовался. Я несколько лет не разговаривал ни с кем за пределами тюрьмы, кроме адвоката. Однажды пришёл охранник и сказал, что кто-то просит встречи со мной. Сначала я подумал, что это ты…
– А потом она просто зашла? Анна Киль, которую объявили в розыск за убийство в Дании, которую ищет Интерпол, добровольно пришла сюда, в стены одной из крупнейших тюрем Франции?
– Да. Но полиция была не в курсе.
– Как такое возможно? Я должна была предъявить удостоверение личности, и мне чуть ли не в задницу залезли, прежде чем разрешили хотя бы пройти через проходную.
– Они сказали, Margaux[18].
Элоиза непонимающе хлопала глазами.
– Что за Margaux? Что это значит?
– Мне сказали, что меня желает навестить некая Margaux Perrossier. Я подумал, ладно, посмотрим, кто это и что она скажет мне. В конце концов, незнакомец лучше, чем никого.
Он радостно рассмеялcя.
– Это было лучше, чем никого, – и кивнул.
Элоиза проигнорировала намёк.
– Что было потом?
– Потом… Да, мы сидели здесь, прямо тут же, где мы с тобой сидим сейчас. Она спросила, знаю ли я, кто она такая. Я сказал, нет. Я не помнил, чтобы мы встречались раньше. Она спросила, раскаялся ли я. Сожалею ли я действительно о том, за что был осуждён.
– И?
– И я сказал, что да, – говоря это, он смотрел в стол. – Я всегда боролся с этими ощущениями, сопротивлялся им, – он поднял голову. – И я действительно это делаю, Элоиза, я всегда боролся со своей…
– Я не хочу это слушать! – Элоиза остановила его дрожащей рукой. – Говори о своей беседе с Анной Киль. Я не хочу слушать про твои ощущения, поэтому прибери свои извинения куда подальше. Отпущение тебе должен давать священник или кто-то ещё. Я не хочу слышать об этом ни слова, понятно?
– Да.
– Я серьёзно. – Она холодно посмотрела на него. – Если ты снова начнёшь оправдываться, я уйду.
Он кивнул.
– Что случилось дальше?
– Она спросила, помню ли я… Помню ли я её.
Элоиза закрыла глаза и закрыла лицо руками. Она знала, что ей уже не избежать этого рассказа. Если она хотела, чтобы всё это закончилось – и для Анны, и для неё самой, – она должна была позволить своему отцу рассказать подробности той его параллельной жизни, о которой она четыре года пыталась забыть.
Она снова подняла взгляд.
– Она спросила, помнишь ли ты её?
– Да.
– И ты вспомнил?
– Не сразу. Но позже, когда мы немного поговорили, тогда да. Тогда вспомнил.
– Что ты вспомнил?
Он посмотрел вправо и на несколько секунд закрыл глаза. Затем он снова открыл их.
– Это было в начале 90-х. Нас было несколько человек, мы иногда встречались и… обменивались рассказами.
– Рассказами?
– Да, короткими историями. Ну, ещё картинками и тому подобным. Это было до Интернета, до тех умных камер, которые есть сегодня, когда всё это доступно в кратчайшие сроки. Тогда всё было аналоговым, у нас были плёнки, негативы, проявленные фотографии, и все делились этим друг с другом.
– Кто были эти люди?
– Разные типы приходили, всё зависело от обстановки. – Он пожал плечами. – Обычные люди.
Элоиза фыркнула.
– Обычные?
– Нет, ну ты понимаешь, что я имею в виду: люди, которые живут обычной жизнью. Школьные учителя, юристы, предприниматели, врачи – вот такие. Они не были откровенными монстрами и массовыми убийцами. Это были люди, которые обычно ничем не привлекают к себе внимание, если встретить их на улице. Часто я встречал там тех, кого уже видел на мероприятиях раньше, а иногда это были новые лица.
– Где вы встречались?
– В одном здании в Нордхавнене. В пустующем помещении магазина не очень далеко от того места, где теперь швартуются круизные лайнеры.
– Как ты узнал об этом месте?
– У меня был знакомый, который предложил мне стать членом…
– Членом? – спросила Элоиза. – Как им можно было стать?
– По приглашению. Это был… секретный клуб, так это можно назвать. Типа ложи. Нельзя было просто появиться и постучать в дверь, нужно было знать кого-то, кто знал бы тебя… разделять их убеждения.
– Совершались ли действия сексуального характера на этих… мероприятиях?
– Иногда некоторые занимались сексом, да.
– С детьми?
Он кивнул.
– Значит, они были педофилами.
– В большей или меньшей степени – да.
– У этого понятия не бывает степеней. Это была ложа педофилов?
– Да.
– Откуда брались дети?
Он слегка пожал плечами.
– Этого… этого я не знаю…
– По сколько им было лет?
Он смущённо покачал головой.
– По-разному.
– Десять, двенадцать?
– Да.