– Ты его видел? – спросил Монах, отдышавшись.

– Видел!

Зажорик не отрывал взгляда от дороги. Ему было стыдно. Выходило, он бросил друга на произвол судьбы.

– Так чего ж ты… со своим… воки-токи… блин! (Все многоточия были заполнены заковыристыми словесами из лексикона сибирских бичей и шишкобоев – Олег Монахов в критические моменты мог завернуть так круто, что уши вяли даже у таких бывалых людей, как Зажорик.)

Зажорик перегнулся через Монаха, порылся в бардачке и протянул другу две маленькие коробочки.

– Ты ж… это… – он даже стал заикаться от волнения. – Ты ж сам забыл…

– Забыл? – Монах мгновенно остыл и захохотал. – А ты куда смотрел, технарь недоделанный?

– Что я… я тоже забыл… волновался!

– Ладно! – Монах оборвал смех. – Акция прошла по намеченному плану, можно сказать, если бы не этот… Откуда он взялся, ты хоть видел?

– Ты понимаешь, – начал объяснять Зажорик, – я тебя боялся пропустить… двигатель грел… «Бьюик» – машина нежная, холода боится, хрен потом заведешь. С двери глаз не спускал. Вдруг смотрю и глазам не верю – какой-то хмырь… это… с замком возится! – Зажорик, славившийся красноречием, запинался от волнения. – Меня как током шарахнуло – только что никого не было и вдруг откуда ни возьмись, как привидение! Ну, думаю, что за хрень, что, думаю, делать? Хватаю передатчик, смотрю, а ты свой забыл… толку теперь в нем… как это… Бежать следом, думаю, а вдруг ты выскочишь, надо делать ноги, а двигатель не заведется. Аж холодный пот прошиб… А тут еще сирена как завоет! Ну, думаю, все, кранты! Менты ловили кого-то на трассе… Такого натерпелся, вовек не забуду. Смотрю на часы: контрольное время – двадцать минут – прошло, что там у вас в доме происходит, неизвестно, а тут вдруг этот вылетает из дома пулей и летит по дорожке как заяц, выскакивает на улицу и чешет к шоссе, там у него машина стояла. Рванул, как ракета… Ну, думаю, все, засветились, чуть не помер на месте. А тут ты!

Монах рассеянно слушал рассказ друга, думая о чем-то своем. Потом достал из кармана куртки перчатку, развернул. Блеснул кусочек стекла. Монах понюхал сосредоточенно, даже глаза закрыл.

– Что?

– Он разбил какую-то стекляшку… когда я его пугнул, – Монах хмыкнул, вспоминая, как неизвестный бросился бежать. – Уронил на пол, разлетелась вдребезги.

– А что внутри?

– Хотелось бы знать! Пахнет растительной настойкой… чем-то знакомым, не вспомню.

– Лекарство?

– Не знаю, может, и лекарство. А может, и нет. Считай, мы спасли ей жизнь, твоей Юльке. Не пойму только, кому понадобилось… ей и так недолго осталось, бедолаге. Кому это так не терпится?

– Он что, отравить Юльку хотел? – не поверил Зажорик.

– Не знаю, – ответил Монах. – Пошевели извилиной – что там еще делать? Ночью, тайком… Не для святых дел, ежу понятно. Кому выгодно? Кто ее наследник? Новый муж?

– Откуда я знаю? У нее сын есть где-то в Америке…

– Сын ни при чем.

– Муж тоже ни при чем, – рассудительно сказал Зажорик. – Зачем ему прятаться? Зашел в любой момент, налил что надо, и порядок.

– Ну, тогда не знаю, – ответил Монах. – Хорошо, что мы картины именно сегодня сперли – душу человеческую спасли, грех отмыли.

– Значит, будет удача, – подвел итог суеверный Зажорик. – Эх, Олежка, деньжат бы! Я тут гараж присмотрел под мастерскую, жаль, если уведут. Такие гаражи на дороге не валяются.

– Спокуха! Будет тебе и белка, будет и свисток. Мы таких дел наворотим, чертям тошно станет!

Поздно вечером вдруг снова посыпал снег и заметно похолодало. Снежинки, пролетая, вспыхивали кусочками слюды в свете полумертвых уличных фонарей. Снежная слякоть на тротуарах подмерзла и громко хрустела под ногами немногочисленных прохожих. Серебристая «Хонда» остановилась у дома номер четырнадцать по улице Олимпийской. Хозяйка машины торопливо ступила на тротуар, поскользнулась, с трудом удержавшись на ногах. Быстро пошла к подъезду. Почти побежала. В подъезде она столкнулась с крупной женщиной, выходившей из лифта, заглянула ей в лицо и выдохнула: «Ты?» Тамара, а это была она, ответила спокойно:

– Здравствуйте, Ирина Степановна.

– Ты что здесь делаешь? – Голос Ирки дрожал от ненависти.

– Навещала друзей, – хладнокровно отвечала Тамара, пытаясь обойти Ирку. Но та и не думала уступать ей дорогу.

– Каких друзей? Врешь! Ты была у него!

– Дайте пройти, Ирина Степановна, – в тоне девушки, в том, как она снова назвала Ирку по имени-отчеству, слышалась издевка.

– Я знаю, у кого ты была! Мерзавка! – Иркин голос сорвался на визг. – Ты была у него! Я знаю! Скажи, у него?

В голосе ее слышалась безумная надежда и страстное желание услышать в ответ «нет», хотя она прекрасно знала, где была Тамара. Иркины злоба и ненависть были как тупик, из которого не было выхода. Не в силах сдержаться, она бросилась на молодую женщину. Длинные кроваво-красные ногти мелькнули у лица Тамары. Та молча перехватила Иркины цыплячьи запястья сильными пальцами и сжала. Ирка взвизгнула от боли. Тамара оттолкнула ее от себя. Ирка попятилась, ударилась спиной об изгаженную стенку подъезда и зарыдала от ненависти и бессилия.

Хлопнула хлипкая дверь, раздались тяжелые шаги снаружи по бетону площадки, и все стихло. Ирка перестала рыдать и бессмысленно стояла в полумраке вонючего подъезда. Казалось, она не знает, что делать дальше. Потом достала из сумочки надушенный платочек, вытерла лицо, высморкалась и пошла наверх, забыв о лифте. Остановилась перед квартирой номер девять, поправила волосы, протянула руку и, помедлив, надавила на красную кнопку звонка. За дверью раздались торопливые шаги, и дверь распахнулась – человек даже не спросил, кто пришел. Он застыл темным силуэтом в дверном проеме, вглядываясь в фигуру на лестничной площадке.

– Алекс, – сказала Ирка умоляюще, – нам нужно поговорить!

– Нам не о чем говорить, – ответил Алекс, не обнаруживая ни малейшего намерения впустить непрошеную гостью.

– Я видела эту девку! – повысила голос Ирка. – Она шла от тебя. Ты привел ее в дом, где мы с тобой… Эту дрянь подзаборную, потаскуху! Она и на женщину не похожа! Мужик в юбке!

– Замолчи! – Алекс размахнулся и влепил Ирке пощечину. – Уходи!

Ирка прижала ладонь к горящей щеке.

– Алекс, – простонала она, – я люблю тебя… Я жить без тебя не могу… Ты же знаешь, как я тебя люблю… Пожалей меня… Я все сделаю… Мы уедем и начнем все сначала… Помнишь, мы хотели уехать? Алекс! Мы начнем все сначала… Ты же любишь меня, правда? – она, жалкая, заплаканная, заглядывала ему в лицо. – Правда? Тебе ни с кем не будет так хорошо, как со мной…

– Не устраивай театр, – Алекс втащил Ирку в коридор и захлопнул дверь. – Иди умойся. Я сделаю кофе.