Порошок был сладко-горьким на вкус. Она почувствовала, как свело мышцы горла, и закашлялась. Переждав приступ кашля, Юлия медленно откинула одеяло и спустила ноги на пол, задохнувшись от усилия. Сердце колотилось в горле. Она сидела на постели, закрыв глаза. Юлия не знала, сколько прошло времени – час или минута.

– Вставай! – приказала она себе.

Держась за спинку кровати, она встала с постели. Тотчас же закружилась голова, и снова подкатила тошнота. Сжав зубы, Юлия сделала шаг и, покачнувшись, ухватилась за край тумбочки. Еще шаг. И еще. Она не помнила, как добралась до ванной. Нагнулась над унитазом, и ее вырвало. Она опустилась на пол, ощутив холод кафеля. После рвоты ей стало легче. Сознание прояснилось впервые за много дней. Сидя на полу, она думала: «Как все просто. Белый порошок… Галлюциноген… наркотик… Зачем?»

Ей казалось сейчас, что где-то в глубинах сознания она догадывалась… она всегда знала, что умрет… Свое умирание она приняла как наказание за новую жизнь… чувствуя вину за измену Женьке. Она приняла свое умирание покорно и обреченно, как животное. Она вспомнила серебряные ногти на плечах мужчины, которого приняла за Женьку… Они были в постели… Тамара и Алекс. Алекс! Молодые, они смеялись над ней! Она видела их смеющиеся лица и слышала голоса. Алекс что-то говорил… она смеялась.

Юлии кажется, что она слышит смех. И стон… Они любили друг друга… Серебряные ногти, вцепившиеся в тело мужчины… красные полосы на его коже… сплетенные ноги… стон… слетевшее на пол покрывало, разбросанная в беспорядке одежда… Белый свитер Алекса из шерсти альпаки, который они купили в Мексике на крытой торговой площади… где было полно народу, шум и гам… крики продавцов… и так много всего – вышитых платьев, кожаных индейских сумочек, шерстяных тканых ковриков, серебра, бирюзы и аметистов… Серебро и аметисты… Алекс подарил ей бусы – овальные бледно-сиреневые кусочки аметиста перемежаются с кубиками серебра. Из сотен серебряных изделий это было самым прекрасным – чистое ослепительное сияние серебра и тускло-сиреневые бусины. Она надела бусы, ощутив прохладу металла. Алекс застегнул замочек, прикоснувшись пальцами к ее шее. Поцеловал в макушку…

О господи, зачем?

От холода каменного пола Юлию зазнобило. В ванной сильно пахло лавандой. Ей казалось, что она сидит в снегу. Холод впивался в тело острыми колючками, поднимался все выше. Она попыталась встать с пола, и ее снова затошнило. Тогда она легла на пол, уткнувшись лицом в ладони. И услышала вой собаки. Лапик, повизгивая и подвывая, скребся когтями в дверь ванной.

– Сейчас, сейчас… – пробормотала Юлия. – Сейчас, мой хороший… сейчас…

Ей не сразу удалось подняться с пола. Цепляясь за стену, она толкнула дверь. Лапик, скуля, бросился ей под ноги.

– Что же теперь с тобой будет… – пробормотала Юлия. – Бедный ты мой…

Лапик, упираясь передними лапами в ее колени, тянулся мордой. Его тело извивалось от горя и любви. Из глаз текли слезы, оставляя на морде блестящие дорожки.

– Ну что ты, дурачок, – шептала Юлия, трепля загривок собачки, – успокойся, ну же… успокойся, маленький… Все будет хорошо!

Она вернулась в спальню. Села на кровать. Лапик тоже запрыгнул и улегся рядом. «Что же нам делать?» – спросила Юлия. Лапик шумно вздохнул.

Вдруг Юлии показалось, что она услышала снизу звук захлопнувшейся входной двери. Кто-то пришел или, наоборот, ушел из дома. Она подошла к окну. Светлая синева была разлита в природе. Снегопад прекратился. На небе зажглась первая звезда, маленькая и далекая, сжавшаяся от холода. Юлия почувствовала страстное желание вдохнуть обжигающе холодный свежий воздух. Она протянула руку к металлической оконной ручке и замерла, увидев, как медленно поползла кверху дверь гаража и оттуда выезжает машина – ее голубая «Тойота». Юлия вцепилась руками в подоконник. Ей показалось, что она падает. У Алекса своя машина. Тамара? Она вспомнила, как хлопнула входная дверь. Тамара! Тамара взяла ее машину, даже не спросив разрешения. Как она посмела? А может, Алекс разрешил ей? Как они оба посмели?

Юлия улеглась в постель и с головой накрылась одеялом. Ее била дрожь. Сознание прояснилось, и она почувствовала безнадежность и страх. Нужно немедленно позвонить и сказать… Кому? Она стала перебирать мысленно всех своих знакомых… Ирке? Нет, ей звонить она не будет. Лешке Добродееву? Она представила, как он снимет трубку, закричит раскатистым басом: «Юлька, ты? Ты почему не забрала книжки?»

– Лешенька, – скажет она ему, – Лешенька, спаси меня! Меня хотят убить!

Он решит, что она сошла с ума. А может, она действительно сошла с ума? Выдумала все про порошок… А почему же ей так плохо? Лиза Игнатьевна ушла… Ирка предала ее. Ирка… Тамара с ее сильными руками… Тамара и Алекс! Тамара и Алекс! Может, и это ей тоже показалось? Тамара обнимала плечи Алекса… Красные царапины на его коже… Юлия заплакала…

Она так и уснула в слезах. Лапик дремал рядом. Наступила ночь, и посыпал твердый снег, похожий на крупу. Юлия слышала сквозь сон дробные удары снежинок в окно, и ей казалось, что спальня, дом и вся Земля дрожат мелкой лихорадочной дрожью…

…Внизу, в кухне сидели за столом Алекс и Тамара. Перед ними на тарелках лежала нетронутая еда. Оба молчали.

– Поешь, – сказала Тамара, – посмотри, на кого ты стал похож.

– Не хочу, – ответил Алекс.

– И она не хочет! Просто не знаю, что с вами обоими делать! – попыталась она пошутить, но шутка получилась невеселая.

– Как она?

– Все так же. Ты знаешь, она, по-моему, ненавидит меня.

– Не выдумывай!

– Правда. Кажется, она видела нас… Мне страшно, Алекс. Что дальше? И до каких пор?

– Не выдумывай. Все будет хорошо, – сказал Алекс без особой уверенности в голосе.

– Ей хуже с каждым днем… Она разговаривает с каким-то Женей. Кто он, этот Женя?

– Муж.

– У меня прямо мурашки по коже. Спрашивает, где он был. Глаза открыты, смотрит осмысленно, будто видит его. Я подхожу, наклоняюсь – она на меня не реагирует… А теперь еще и бояться стала… заслоняется руками. Скорей бы уже… Хорошо хоть эта перестала ходить… подруга. Скоро возвращается старуха. Звонила, говорит, тетка без сознания второй день. Не сегодня завтра умрет. Ешь, – повторяет она. – Возьми себя в руки. Ешь, ты всегда любил жареное мясо с луком и картошкой. Я пойду посмотрю, как она…

Тамара поднялась и пошла своей тяжелой походкой наверх – основательная, спокойная, рассудительная, – только ступени затрещали.

Тамара, как всегда, уехала в город около восьми вечера. Зажорик и Олег Монахов, сидя в засаде во дворе недостроенного дома по соседству, проводили голубую «Тойоту» долгими взглядами.

– Порядок, – сказал Зажорик. – Свалила. Теперь до одиннадцати в доме ни души, не считая Юли и собаки. Чего-то моей сестрицы давно не видать. Может, померла? Хотя не с нашим счастьем.