— Мы жили в этом доме, — раздался рядом голос лекаря. — А Шерп и его охранники отдельно. Там, дальше, есть башня, и из нее второй выход на склон. Но когда мы увидели пожар, стало понятно, что тем путем уже не уйти, и Шерп рассвирепел. Приказал срочно опустить на второй уровень искусника, двух детей и почти всех женщин…

— То-то мне показалось странным, что их у вас так мало, — рыкнул подходивший Гарат, но Инквар его уже не слушал.

Он внезапно заметил то, чего надеялся не найти и все же искал, время от времени осматривая эти неприглядные руины вторым зрением. Злобно-багряной точкой светился явно боевой амулет, хитро подложенный в притвор видневшейся в глубине прохода тяжелой двери, закрывающей полуразрушенное здание от сырых и холодных шахтных сквозняков.

— Все назад! — жестко рявкнул Инквар. — В двери ловушка. Подождите, пока я сниму.

Разумеется, он немного перестраховался и энергию из амулета вытянул еще на подходе к створкам, но так уж воспитал его сам Мейлан, заставляя не по одному разу перепроверять на безопасность обезвреженные ловушки.

Добравшись до двери, искусник бдительно изучил каждый камушек, прежде чем разобрать словно случайно осыпавшуюся кучку мусора. И наконец извлек старинный треснутый серебряный браслет, щедро украшенный дешевой, помутневшей от времени яшмой, весьма похожий на артефакт. Кроме него, рядом ничего не светилось, и Инк решился открыть дверь. Посмотрел, как сминает тяжелая, низко просевшая створка кучку камней, и презрительно фыркнул. Ставить ловушки атаман в самом деле не умел, но и отдать своими руками ценную вещицу наемникам тоже не мог.

— От жадности и сдох, — зло буркнул искусник и, обернувшись, махнул собратьям: — Больше ничего нет.

И, не оглядываясь, двинулся вниз, туда, где за поворотом был пробит вертикальный штрек. Засыпанный мусором проход с неровным полом, где когда-то проходили рельсы для вагонеток, выдранные еще первой волной переселенцев на продажу кузнецам, Инквар преодолел за несколько минут. Ничего похожего на ловушку ему больше не встретилось, а искать в этих завалах следы ядов или зелий он и не пытался. Да и не знал способа уничтожить их в случае удачи. Выжигать огнем было опасно, могли вспыхнуть скопившиеся в шахте газы, а промывать мусор растворами слишком долго и ненадежно. Потому-то все спасатели заранее выпили противоядие и намеревались сжечь одежду и обувь после возвращения в лагерь.

Штрек оказался полузаваленным рухнувшими опорами лебедки, и Инка тут же оттеснили подальше в сторонку крепкие наемники с крючьями и веревками в руках. Кто-то по пути сунул ему складной походный стул, потом рядом появилось еще несколько, для мастеров и травниц, но Инку не сиделось. Да и застывший чуткой тростинкой Ленс, не заметивший даже Кержана, не желал и слышать об отдыхе, и учитель его отлично понимал. Очень нелегко сохранять спокойствие совсем еще зеленому, хотя и не по годам терпеливому и сдержанному парнишке, когда даже ему, взрослому и умеющему держать в себе свои эмоции мужчине, хочется растолкать деловито снующих парней Бранга и ринуться вниз по узлам волосяного каната.

Как-то слишком резко оказалась перед ними еще вчера казавшаяся почти недоступной цель их нелегкого и долгого пути, и стало до дрожи страшно заглядывать в ближайшее будущее. А вдруг это снова ошибка, и в глубине шахты вовсе не Тарен, или какая-нибудь злая случайность снова разведет в разные стороны жизненные пути отца и сына?

А еще казалось, будто наемники слишком медленно все делают, хотя Инквар отлично понимал, как важны сейчас аккуратность и внимательность. Но вскипало в крови жгучее нетерпение, толкало к разбирающим завал парням непреодолимое желание добавить себе силы и ураганом раскидать в стороны камни и куски полусгнивших досок.

Безнадежный, заунывный плач, напоминающий больше скулеж смертельно раненного зверя, чем человеческие рыдания, тоненьким шилом вонзался в гудящий тяжелой болью мозг, заставляя морщиться и пытаться заткнуть уши. Но рук больше не было, от них осталась только нестерпимая ломота в вывернутых назад плечах. Острая тревога обдала жаркой волной, породив не ненависть, а неизбывное отчаяние, почти животный ужас, от встряхнувшего разум понимания, что вот это и есть самый последний крайний случай. Конец всему, ради чего он много лет копил деньги и амулеты, трудился с рассвета и до полуночи, отбирая у себя и любимой драгоценные минуты нежности.

И значит, понапрасну он почти год живет в разлуке с самыми дорогими и любимыми людьми, вступив в отчаянную, но, как выяснилось, бессмысленную борьбу со злом и подлостью, жадностью и непроходимым эгоизмом. Зря сидят в далекой бедной деревушке его дети, его ученики и единомышленники, зря выглядывает по ночам в окно женщина, ставшая светом его жизни. Днем она ждать не должна, он сам ей сказал: «Если вернусь, то ровно в три часа пополуночи, и вестник от меня тоже придет только в это время. Все остальное — это ловушки, и не верь им ни в коем случае».

Вой ударил по ушам с новой силой, горестным отчаянием вырывая мастера из накатывающегося забытья и заставляя сделать над собой нечеловеческое усилие.

— Кто тут? — с трудом прохрипел Тарен пересохшим ртом.

— А-а-а! — взвизгнул невидимый плакальщик, и сразу наступила такая тишина, словно поблизости никого не было.

Зато стало слышно, как где-то размеренно каплет вода.

— Пить дайте, — просипел мастер и тотчас сообразил, как бессмысленна его просьба.

Он лежал вниз животом на чем-то очень жестком и остром, уткнувшись лицом в песок и мусор и пока не имел сил даже голову повернуть, чтобы оглядеться. Тарен и глаз еще открыть не мог, и из всех чувств у него остался один лишь слух.

А для того чтобы напоить, его нужно перевернуть и усадить, или хотя бы поднять выше голову, а его сокамерник наверняка в таком же состоянии. Но даже если руки у него не связаны, то вряд ли хватит сил перевернуть хотя и неимоверно худого, но тяжелого мужчину.

— Мне не достать, — обреченно всхлипнул тоненький голос. — А они еще спят…

— Кто «они»? — встревожился Тарен, пытаясь унять головную боль и вызвать в памяти последние события.

— Все… — Обладатель смутно знакомого мастеру голоска снова тоненько и безысходно заплакал.

— Перестань реветь. — Собравшись с силами, Тарен с трудом немного повернул голову и как можно строже прохрипел: — И расскажи мне, кто ты и где мы.

— Мы в шахте, — безнадежно всхлипнул невидимый собеседник. — А я Кес. Они вас чем-то напоили и связали… и тебя, и Барта, и Тонью… и остальных женщин. А меня и Месси не стали, так бросили.

Вот теперь искусник понял, что произошло, пока он спал. Осознал так явственно, словно был в полном рассудке, когда их грузили в клеть. Его самого и самых слабых женщин и детей. И так же четко понимал, как мало теперь у них надежды на спасение.

— А ты что-нибудь видишь? — небрежно поинтересовался Тарен, и когда в ответ раздался еще более горький плач, строго прикрикнул: — Кес! Ты парень или девчонка?