В групповом иске от имени тридцати с лишним детей, который юристы подали в окружной суд, указывались только инициалы истцов, однако мою фамилию и имя написали полностью. Спустя несколько недель было принято решение: дети, которых усыновили либо вернули родителям, не могут выступать истцами в этом деле. Я расстроилась, зато Люк оставался среди истцов. Мисс Гиверс посоветовала нам не затягивая подавать на Шпицев в суд от моего имени, иначе дело могли отклонить за сроком давности.

– Это совсем не то, чего я хотела. Ведь индивидуальный иск не имеет никакого отношения к Дарле и остальным.

– Нет, – ответила Гэй, – но, узнав о твоем иске, они и сами смогут подать на Шпицев в суд.

Тогда же – спустя почти шесть недель после ареста Берта и Агаты Шпицев – в газете вышла обширная статья Уэйна Вашингтона. «С той поры прошло полжизни, но когда тебе всего четырнадцать, это не так уж и много. Эшли Родс-Кортер не в силах забыть, как ей жилось в доме Берта и Агаты Шпиц. День, когда она поняла, что ждет ее в этих стенах, девочка запомнила навсегда. Эшли почувствовала тошноту, но не успела добежать до ванной – ее вырвало на пол. Агата Шпиц не стала убирать за ней. Она ткнула Эшли лицом прямо в вонючую кашицу. «Как собаку», – вспоминает девочка».

Опубликовали мою фотографию и фотографию замечтавшейся о чем-то Хизер, снимки Шпицев анфас и в профиль, а также снимок их жалкого дома, окруженного чахлым садом. Отделу опеки и попечительства было известно о применении острого соуса и других неадекватных «воспитательных методов», утверждалось в статье, однако Шпицам только «напоминали о запрете телесных наказаний и рекомендовали консультацию психолога». В довершение всего в отделе опеки допустили, чтобы Шпицы усыновили восьмерых детей.

– Как бы нам заполучить их досье, если его, конечно, уже не припрятали?

Одна из моих учительниц отозвалась обо мне как об «упорной, внимательной девочке», «ученице, каких мало».

Фил читал дальше, и с его лица не сходила улыбка: «Теперь упорство этой девочки обращено против Шпицев и против системы, допускающей унижения детей. Эшли не только выступает одним из истцов в коллективном иске к чиновникам управления по делам семьи и детей, но и дала показания по делу, возбужденному против Шпицев».

Статья заканчивалась цитатой из моего интервью: «Шпицы зарабатывали на нас деньги. Они использовали нас, чтобы повысить свой престиж в обществе. Я хочу, чтобы ни один ребенок больше никогда не попал к ним в руки».

– А про групповой иск есть что-нибудь? – спросила я.

– Да, Эрин Брокович, есть, – усмехнулся Фил и показал мне комментарии Карен Гиверс.

– Дарлу уже нашли? – спросила я.

Гэй отрицательно покачала головой.

– Мы пытались. Дети, которых усыновили Шпицы, теперь в ведении одного опекуна.

– Значит, надо спросить у него.

– Ты же знаешь, он ничего не скажет – конфиденциальная информация.

– Достали со своей конфиденциальностью! – рявкнула я. – Она на руку только соцработникам, а не детям.

После инцидента с таблетками я словно пробилась сквозь стену, которую возводила вокруг себя год за годом, но мне приходилось осторожно обходить разлетевшиеся вокруг камни, чтобы не споткнуться и снова не наломать дров. Хотя Кортеры никак меня не наказали, они еще долго – дольше, чем дали мне понять, – относились ко мне с подозрением. Тогда-то я впервые оценила, как великодушна Гэй. Она старалась – порой даже слишком – во всем угодить мне, от души желая мне добра. Только такой любящий человек, как она, смог бы терпеть мои пакости – мелкие и не очень. Когда Фил перекипел – а это случилось не так быстро, как я ожидала, – он вновь стал добрым и отзывчивым и, как прежде, предлагал помочь с уроками или подвезти куда-нибудь, приготовить бутерброд или поиграть в баскетбол. Наконец я поняла, что они действительно рядом: будят меня поутру, целуют на ночь, всегда готовы выслушать и предложить помощь.

Меня замучила совесть, и я твердо решила оправдать доверие Кортеров. Если прежде я не пускала их в свою душу, чтобы не убиваться, когда меня выставят вон, то теперь защитный кокон лопнул, и в мою жизнь ворвался солнечный свет. Меня закружило в водовороте удивительных событий, и я поверила, что мне, наконец, выпала удача.

Все началось с того, что меня пригласили выступить на открытии съезда Национальной ассоциации государственных адвокатов-представителей. С директором ассоциации я познакомилась во время экскурсии в Белый дом. Гэй помогла мне составить речь, в которой подчеркивалась роль Мэри Миллер, опекуна-представителя, в моей судьбе, а Фил смонтировал видеоклип из моих старых фотографий.

В школе я обожала произносить речи со сцены и нагнетать страсти, но выступление перед огромной толпой – совсем другой уровень. Один из знакомых Гэй, Лу Хеклер, профессионально владел ораторским искусством и согласился со мной поработать. Когда настал решающий день, я вышла на сцену: свыше тысячи пар глаз обратились ко мне, однако я уверенно начала свою речь, поскольку вызубрила ее от начала и до конца, со всеми паузами и фразовыми ударениями, подсказанными мистером Хеклером.

«Моя жизнь разделена на три главы, – начала я. – Первая – когда я почувствовала, что затерялась в бездушной системе опеки. Вторая – когда в моей жизни появилась Мэри Миллер, мой опекун-представитель. И третья – когда стараниями Мэри Миллер у меня появилась семья».

Перейдя к кошмарным воспоминаниям о жизни у Шпицев, я едва сдержалась, чтобы не выпалить все на одном дыхании; по счастью, у меня в голове, как метроном, звучал размеренный голос мистера Хеклера. «Хуже всего были изуверские наказания». Пауза. «Меня заставляли бегать вокруг дома по жаре». Пауза. «Сидеть под столом, согнувшись в три погибели». Пауза. «Меня до крови избивали черпаком». Пауза. «Морили голодом». Глубокий вздох. «Я быстро научилась избегать самых суровых наказаний, но брату досталось больше моего». Пауза. «Его окунали головой под воду, пока он чуть не задохнулся, и насильно кормили жгучим соусом».

Слушатели ахнули, а когда услышали, как Виолета Чавес отправила меня к Шпицам на выходные, застонали от досады. Когда я дошла до того, как Мэри Миллер освободила Люка, вторично оказавшегося у Шпицев, зал взорвался аплодисментами, которые переросли в овацию, когда я сообщила об аресте четы Шпицев.

Затем я разъяснила, какую важную роль сыграла в моей судьбе Мэри Миллер, хоть я и не осознавала этого, когда была младше. «Как бы мне хотелось сказать, что Мэри сразу стала моим другом. К тому времени я привыкла к сменяющим друг друга соцработникам всех мастей, которые обещали все, но не делали ничего». Вытянув руку, я принялась считать на пальцах. «Я перебывала в восьми приемных семьях, у родной матери, у подружки моего деда. Я уже не говорю об армии психологов и воспитателей в приюте. Несмотря на дружелюбие Мэри, я не ожидала, что она хоть что-нибудь изменит». Я выдержала многозначительную паузу. «Да и с какой стати? Другим это не удалось».

«Я хочу сделать так, чтобы в будущем ни один ребенок не попал к этим садистам. Мой юрист оформляет групповой иск от имени всех детей, томившихся в том страшном доме. Наверное, вы догадались, что я на днях смотрела кино про Эрин Брокович! Мама говорит, что заводить дело – это еще ничего, а вот костюмы, как у Джулии Робертс, это уже слишком!»