— Вы спрашиваете, не привел ли нас туда какой-то таинственный незнакомец? Право, нет, Ваше Преосвященство, — ответил врач и засмеялся.

— Бернат, я совершенно уверен, что этому существует простое объяснение, только мы его не знаем. А теперь я должен написать Его Величеству, — бодро сказал Беренгер. — Хотя, видит Бог, мне этого не хочется.

— Его Величество рассердится, Ваше Преосвященство? — спросил Исаак.

— Да, — ответил епископ. — Нужно либо убедить мальчика быть поосторожнее, либо научить его защищаться. Возможно, ему нужен охранник, — задумчиво произнес он.

— Думаю, он заставит охранника погоняться за собой, — сказал секретарь.

— Ты, несомненно, прав, Бернат, — сказал Беренгер. — Тяжело думать, как часто ты бываешь прав. Но можешь оставить нас, пока я не буду готов писать это письмо. Нам нужно еще о многом поговорить.

— Похоже, Ваше Преосвященство на удивление спокойны, несмотря на создавшееся положение, — сказал врач.

— Да, сеньор Исаак, — ответил епископ. — Как вы правильно заметили, на удивление. Я крепко проспал остаток ночи и проснулся в добром здравии. Уверен потому, что эта злополучная чаша исчезла вместе со всеми ее проблемами. Отправилась в другое место, за пределы моей епархии, мучить кого-то другого.

— Думаю, она уже далеко, — сказал Исаак. — Как и ее хранитель.

— Хранитель? — переспросил Беренгер. — А, вы имеете в виду Жуакина. Пожалуй, он чувствует себя ее хранителем. Человек он во многих отношениях странный. Вы знали, что Жуакин боится луны?

— Правда?

— Когда он в первый раз покинул монастырь без разрешения, он сказал братьям, которые были посланы за ним, что рад их видеть, потому что голоден и боится находиться под открытым небом при полной луне. Я подумал, что странно парню с гор бояться луны.

— Видимо, люди были недобры к нему, — заговорил Исаак. — И он предпочитал идти под покровом темноты, когда луна неполная. Жуакин наверняка хорошо ориентируется по звездам, и могу вас уверить, что он мог увидеть прошлой ночью злодеев раньше, чем они его. Жуакин совершенно невинный человек, Ваше Преосвященство. Воплощение невинности.

— Невинный, сеньор Исаак? Слишком невинный, чтобы убить человека?

Исаак обдумал этот вопрос.

— Да, — сказал он наконец. — Разве что это нужно для спасения другого.

— Сержант очень опытный и умный командир, — помолчав, сказал Беренгер. — Юный Даниель хороший человек, Буйный Марк хорошим не был. Если возникла необходимость делать между ними выбор…

— И Господь избавил нас, Ваше Преосвященство, от такого выбора, — сказал Исаак.

— Не нам судить тех, на чью долю выпало выбирать, — сказал епископ. — За что я приношу Ему благодарность. — Умолк, будто задумавшись. — Если пошлю за шахматами, сыграете со мной?

— С большим удовольствием, Ваше Преосвященство.

Во дворе Исаака Ракель, бережно накладывая целебную мазь на запястья Юсуфа и бинтуя их, тоже думала о событиях прошлой ночи.

— Очень хорошо, что ты оказался так близко к нам, — сказала девушка.

— Я старался, как мог, подвести сеньора Себастьяна поближе к вам, чтобы ты могла увидеть нас, — ответил он. — Или услышать.

— Откуда ты знал, где мы? — спросила Ракель. — Мы старались вести себя как можно тише. По крайней мере, я старалась, а папа вел.

— Я слышал только негромкий ропот, который мог быть голосами, — сказал Юсуф. — Я нашел вас не по ним. Я уловил запах твоих волос. Запах жасмина в твоих волосах.

— Знаешь, я ведь не единственная, кто пользуется жасминовым маслом, — сказала она. — А если б это были не мы?

— Я бы ушел, — ответил мальчик. — Но я должен был вести его куда-то. Он, видимо, думал, что я знаю, куда идти.

В то же утро отряд стражников явился в дом сеньора Себастьяна для обыска. Слуги, узнав о его аресте, решили, что в их интересах забыть о преданности, если она у них и была. Кухарка и кухонная служанка шептались о запертой комнатке на чердаке — так надежно запертой в течение нескольких лет, что ни один из ключей ключницы не открыл им замка, сколько они ни пытались.

Увидев возможность прославиться и даже разбогатеть, маленькая кухонная служанка крепко ухватила за рукав самого симпатичного из стражников и потащила его — а за ними последовали все в доме — на чердак. Там за гобеленом, между скатом крыши и широкой трубой, кто-то недавно сложил стену. В стене была толстая, низкая, крепко запертая дверь.

Сержант быстро отпер ее ключами сеньора Себастьяна. И там, в темном, тесном пространстве, стражники нашли то, что после смерти сеньора Гвалтера искал весь город. Наряду с сундуками, где лежали деньги, скопленные Себастьяном в результате деловых операций, там стояли еще два, крепких, очень тяжелых, окованных толстыми железными полосами и надежно запертых. В них лежали пятнадцать тысяч золотых мараведи, аккуратно уложенных в кожаные мешочки по сто монет.

Сеньор Аструх со сдержанной радостью получил обратно свои деньги — все пять тысяч мараведи.

Вдова Гвалтера тоже. И вместо того, чтобы уйти с десятью тысячами мараведи в монастырь, сеньора Сибилла, тридцатишестилетняя, все еще красивая и умная, внезапно стала предметом пристального интереса многочисленных вдовцов и холостяков разного возраста. Мало того, что к ней полностью вернулось семейное состояние, в том числе и значительная сумма, которая останется в ее руках, по городу пошли слухи, что когда состояние сеньора Себастьяна — конфискованное после его смерти от рук палача — будет распределено, корона выделит часть его удрученной горем женщине, которая стала вдовой по вине этого человека.

Поэтому сеньора Сибилла, решив, что ее сын слишком молод и ветрен для такой ответственности, взяла на себя управление делом Гвалтера. В свободное время она несколько месяцев развлекалась, вызывая ярость сына и облегчая горести вдовства игрой, будто кошка с мышью, с многочисленными поклонниками, потом наконец избрала трудолюбивого тридцатилетнего продавца, за которым пристально наблюдала в магазине. Он был не только робким, мягкохарактерным и красивым, но и знал о коже гораздо больше, чем ее покойный муж.

Задолго до этого значительного события, в конце воскресного дня после тяжкого испытания, перенесенного в холмах Даниелем, Ракель и Мириам принесли кастрюльку вкусного супа и тарелку маленьких пирожных больному в доме перчаточника. Как только служанка открыла им дверь, выбежала сеньора Дольса и заглушила их приветствия и вопросы о состоянии Даниеля громким потоком благодарностей и похвал за их соседскую заботу.

— Все хорошо? — спросила Ракель с некоторым беспокойством, как только сеньора Дольса умолкла, чтобы перевести дыхание.

В наступившей краткой паузе послышался серебристый смех — очень знакомый серебристый смех — доносившийся со двора. Ракель замерла перед порогом. Мириам толкнула ее локтем, пытаясь пройти мимо и избавиться от тарелки, которую держала в руках, за что получила резкий выговор. Ракель шагнула вперед, улыбнулась сеньоре Дольсе и сунула кастрюлю с супом служанке так резко, что он выплеснулся на чистый фартук несчастного создания.