– Вот глупый какой! – искренне удивилась Саакшом. – Большой, сильный и глупый! Что тут объяснять?! Русские, они же такие… Они вообще…

– Может быть, это как у лосей или оленей, а? – выдвинул гипотезу служилый. – Самки хотят отдаваться победителю – самому сильному, самому рогатому, а? Ведь мы, русские, ваших били и бьем! Мы сильнее, подлее, хитрее, безжалостней местных! Может быть, поэтому ительменская женщина всегда предпочтет русского заморыша-казака красавцу – сородичу? Давай отвечай!

– Ну да, конечно… Что тут такого? – Женщина явно не понимала, о чем идет речь.

– Да ничего такого в этом нет, – вздохнул Митька. – Скорее всего, ты не дура, просто думать не хочешь или не можешь. У тебя и прочих ваших женщин такие вопросы просто не возникают – им все предельно ясно.

– М-м-м… Ты возьмешь меня с собой? Я буду ходить в красивой одежде из ткани…

– И каждую неделю мыться в бане! Будешь рожать и кормить всех детей, которых понесешь! – припугнул «жених».

– Да? – погрустнела «невеста». – Ну ладно…

– А о чем говорит Голгоч с племянниками? – как бы между делом поинтересовался Митька.

– Не знаю, – зевнула Саакшом. – Они из юрты всех выгоняют, когда говорят разговоры.

– А вы уже перебрались в зимние жилища?

– Ну, кто как…

– Понятно, – сказал Митька. Ему действительно было известно, что процесс переселения из летних жилищ-балаганов в зимние юрты-полуземлянки у ительменов происходит постепенно, так сказать частями. Скорее всего, заговорщики облюбовали пустующую юрту, чтоб им никто не мешал. – Ты сможешь подслушать и рассказать мне, о чем они говорят?

– Э-э-э… Очень надо, да? – неохотно отозвалась ительменка. – Они туда не пускают женщин… Я у мужа спрошу и тебе расскажу, ладно?

– В крайнем случае можно и так… – согласился Митька. – Лучше б, конечно, мне самому послушать… Представляешь, они там разговоры говорят, измену русскому царю затевают, а я рядом в юрте на топчане лежу! И меня не видно!

– Хи-хи, ты же описаешься! – развеселилась женщина. – Они ж до утра говорить будут! Будут кричать, какие русские плохие!

– Погоди-ка, – призадумался Митька. – То есть устроить это можно? Проблема в том, что мне не вытерпеть до утра, да?

– Ну, Ми-итрий… – протянула женщина. – Зачем ты та-ак? Лучше приведи много казаков, побейте Голгоча и других толстыми прутьями, и они сами все расскажут.

– И твоего мужа тоже?! – не слишком сильно удивился служилый. – Тебе его не жалко?

– Э-э-э… – Вопрос явно застал молодую жену врасплох.

– Ты его не любишь? – не отставал Митька. – Он плохой, да? Зачем тогда дала ему себя схватить?

– Хороший он… – пробормотала Саакшом.

– Ну, думай! – надавил Митька – Находи слова! Ну!

– Ой, ну что пристал, а?! – испуганно пискнула ительменка. – Совсем глупости спрашиваешь…

– Кто сильнее, тот и милее, да? – задал наводящий вопрос служилый. – Победитель всегда прав?

– Ну, зачем глупости говоришь? – окончательно растерялась женщина. – Не знаю я… Зачем мучаешь?

– Да это я так! – делано рассмеялся Митька и вернул беседу в прежнее русло: – Так можешь устроить, чтоб я послушал их разговоры?

– Они найдут тебя и убьют!

– Ничего страшного, – заявил Митька и перевернул Саакшом на спину: – Раздвинь ножки!

– Хи-хи, – ответила женщина. – Ну, какой ты…

Выполнить рискованную задумку оказалось несложно. Для собраний служила крайняя юрта, которую еще не заселили, но большую часть вещей и одежды из балаганов внутрь уже перетаскали. Незаметно пробраться к нижнему проходу, который русские называли жупаном, тоже не составило труда. А дальше еще проще: Саакшом постелила постель на полке-топчане, идущей по периметру жилища, и Митька на нее улегся. Сверху она его завалила ворохом зимних кухлянок, штанов, заготовок для шитья одежды и прочей рухлядью. Дело было днем, предстояло дождаться вечера или ночи, но Митьку это вполне устраивало, поскольку предыдущую ночь он спал урывками, занимаясь сексуальными играми с новой подружкой. А во сне он не храпит – так говорят все, с кем ему приходилось подолгу жить под одной крышей. В общем, Митька просто лег и уснул. И видел сны, в которых люди живут в каких-то странных светлых комнатах. Там нет печей, но тепло даже зимой. Тамошние люди все время сидят перед машинками, нажимают кнопки и видят на досках-экранах удивительные картинки. Впрочем, ничего удивительного в тех картинках нет – подумаешь, комп!

Такие сны для Митьки давно стали привычными. Компьютеры, метро и городские квартиры он не воспринимал как рай. Это была другая жизнь – не лучше и не хуже. Дмитрий Малахов по два раза в день мылся в душе и считал, что это хорошо. Служилый казак Митрий никогда не мылся – он только в бане парился и считал, что так и надо. Зато он вполне разделял переживания тезки, когда тот дрался с кем-нибудь на улице или в зале, ему тоже очень не нравилось, когда тезку-двойника забирали в милицию…

Когда Митька проснулся, оказалось, что «заседание» в полном разгаре – самое начало он прослушал. Народу, кажется, собралось человек пять. Часть из них Митька опознал по голосам.

– Как не бить?! – орал Федька Харчин, пересыпая речь ительменскими ругательствами. – Как жить так можно?! Каждый год брахтадты берут ясак и кричат: чащин давай! Этих чащин по три или четыре лисицы! А сверх того по четыре вязки юколы! А нет юколы, давай лису за вязку! Нет лисы, так одежду давай! Последняя кухлянка на тебе – хоть грязная, хоть рваная, – снимай! А потом вези в острог им, что бабы соберут, – все вези! Траву сладкую, кипрей, сарану – все вези! Каждый человек по пятьдесят птиц отдать должен! Гусей, уток добыть и отдать! Что самим есть? Чем детей, чем собак кормить?! О-о-о…

Меня тойоном назвали, лучшим мужиком сделали! Я в поселке главный, а меня на правеж ставили. И людей наших ставили! Палками по ногам били, пока не распухнут. На распухшей ноге штанину разрежут и снова бьют – по пухлому мясу! Люди плачут, люди кричат: ничего больше нет, все отдали! А брахтадты смеются – врете вы! Кого по голой спине на снегу батогами бьют, кого по животу… Все равно ничего нет и взять негде! Тогда жен, детей забирают… Долг не отдашь, говорят, они рабами нашими станут, продавать их будем! Люди плачут, люди кричат: отдадим, только моих не уводи! А брахтадты смеются: через десять дней, через двадцать дней долг не принесешь, жену не увидишь больше! Где взять пять лис за двадцать дней? Где юколу взять, если зима? А сарану из-под снега копать, да? У нас многие – сильные люди! – так жить не хотели, сами умерли. И я не хочу, но умирать не буду! Пусть брахтадты все сдохнут!

Они не люди, они враги! Они – ушахчи, каны проклятые. Их матери родили от псов – ненасытных и подлых. Раньше бумагу писали, кто ясак заплатил, и больше не брали. Теперь не пишут! Приехали брахтадты, ясак взяли, чащины взяли, пятерых наших батогами били, пока один не умер. Уехали наконец! Еще спина не зажила, еще нога не ходит, а уже новые брахтадты едут: ясак давай! Люди кричат: дали уже, зачем приехали?! Брахтадты смеются только: врете вы все! Где расписки, покажи! Ха-ха, нету расписок, тогда ясак давай! Тогда опять чащины давай! О-о-о, дети псов…