– Гуляет мой мальчик на свободе, – тихо рассмеялась змея. – Хотя бы Ксантис смог воспользоваться тем, что я не очень торопилась. А я уж и надеяться перестала. Вали давай. Ты не принес клятву принцу, и наиболее уязвим, поэтому Ллуф не стал обращать тебя в камень.

– Какая забота.

– Дурак неблагодарный. Камню-то уже не сбежать. Остальных, даже если оживят, то на цепь посадят, но рабами их уже не сделать. Или уничтожат. Мой тебе совет, бестолочь воздушная: найди принца и присягни ему… Подожди-ка, у нас тут проблема: одна мелкая вошь приползла. Сейчас я ее прищелкну.

«Убьет, мамочки!» – Щепка всхлипнула про себя, пытаясь выползти наружу. Но пояс по закону подлости за что-то зацепился, и, пока Ханна шарила рукой и дергала узел, надеясь развязать и освободиться, к ней метнулась длинная черная тень.

Рывок, и пояс лопнул, но сама Щепка омертвело повисла в крепкой руке воительницы. В тусклом свете, сочившемся сквозь ткань полога, сверкнули клыки. Шею обожгло адской болью, тут же расползшейся по телу холодным огнем.

– Какая удача! – второй раз мелькнули перед глазами клыки, уже окровавленные, и засветились в темноте красные глаза. – А я-то собиралась тебя поискать, но ты сама нашла свою смерть. Следишь, дрянь? Убью!

Ханна попыталась закричать, но из мгновенно опухшего горла вырвался невнятный хрип.  Кто-то, спотыкаясь, шел к ним и тоже хрипел:

– Оставь ее, Шойна!

– Поторопись, Бенх, – бросила через плечо демоница. – Уходи, пока они все заняты.

– А ты?

– Я – опять рабыня. Но… хоть так жрецам подгажу. И присмотрю пока за этой вошью, чтобы не уползла, – рука дьявольской женщины разжалась, и Ханна рухнула, ударившись обо что-то твердое, как камень. – Осторожней, тля безмозглая! Тут дарэйли! Сломаешь его – я тебя на мелкие кусочки порежу.

Руки и ноги Ханны не двигались, а сердце колотилось, как бешеное. А еще смелой себя на миг посчитала, дуреха.

Тот, кого змеиха назвала Бенхом, почти не различимый в темноте, уточнил, где расположены постовые и выскользнул за полог.  Подождав – не обнаружат ли беглеца? – но не услышав ни криков, ни шума, змея наклонилась к неподвижной девушке.

– Ну, что, человечка? Сразу или постепенно будешь умирать? Как же я ненавижу людей! И особенно, женщин. Даже такие рябые дуры, как ты, могут родить какого-нибудь ублюдка. Хотя… – Шойна села на живот лежавшей девушки, провела когтем по ее полураскрытым губам.

Беспомощную Ханну прошиб пот ужаса, когда дьяволица разрезала кинжалом шнуровку ее платья и прижала лезвие к соску груди. На коже выступили капельки крови. Шойна, нагнувшись, слизнула их раздвоенным языком.

– Вкусная девочка, – свистящий шепот защекотал шею жертвы. – У Ринхорта губа не дура, в тебе много жизненной силы, мне надолго хватит, на много ночей. Но я тороплюсь, детка. Ты тоже можешь дать мне часть своей души. Или всю сразу.

– З-зачем? – прохрипела несчастная селянка.

– Затем, чтобы мне жить. Проклятый Глир забрал у меня слишком много сил, мне надо восстановиться. Ты же ничего обо мне не знаешь. Я такой создана, но никто не спросил, хочу ли я быть такой! Никто!

Красные глаза змеи вспыхнули, она едва не задушила парализованную жертву, но через миг Шойна снова обрела человеческий вид, и почему-то Ханне стало еще страшнее. Потому, наверное, что от человеческого существа ждешь человечности, но в дьяволице ее не было никогда.

Темная дарэйли зашипела, скаля клыки:

– Ты ненавидишь меня, человечка, я это чувствую. Ненавидь! Этим ты тоже даешь мне силу, потому что я – темная дарэйли, созданная разрушать. Мне не нужна любовь. Мне нужен твой страх, твоя ненависть – они разрушают твою душу быстрее, чем это делает мой яд. Хочешь убить меня? Ты можешь, знаешь? Полюби, и ты меня обессилишь. Полюби меня, Ханна!

Шойна впилась в ее губы, и у Щепки потемнело в глазах. Казалось, раздвоенный язык змеи вынимает из тела сердце, высасывает, опустошает.

– Тебе нравится, я вижу, – прошептала Шойна. – Ты насквозь порочная подзаборная шлюшка, Ханна. Тебя тискал хозяин в углу, лапали солдаты, пользовали на сеновале конюхи. Тебе ли стесняться моих ласк? Со мной ты можешь не опасаться беременности, а после меня… – тварь подняла голову и беззвучно расхохоталась. – После меня, Ханна, тебе не грозит залететь ни от кого. И это спасет тебя, потому что иначе ты станешь просто глиной для Гончаров. Они убьют тебя, глупая девка. А я спасаю тебе жизнь. Что же ты не ценишь мою доброту, дура?

От того, что в это время вытворяла змеиха с ее парализованным телом, Ханне хотелось умереть от стыда и страха. А проклятое сердце захлестывали волны экстаза от прикосновений змеиного языка, от поцелуев, разрывающих кожу, и она почти не почувствовала боли, когда змея начала орудовать рукоятью кнута. Душа уходила из Ханны с каждым движением руки ненавистной Шойны, с каждым ее кровавым поцелуем.

– Что тут происходит? – долетел до ее сознания окрик.

Змеиха шарахнулась от жертвы, но тут же словно окаменела от приказа:

– Straуejn!

Глазам Ханны стало больно от света факела. А дальнейшее врезалось в память, как вспышка: в шатер вошли двое. Длинный, как жердь, жрец подскочил к застывшей Шойне, силившейся что-то сказать, размахнулся мечом, прокричав:

– Daie’jne Einne…

Его попытался остановить рыжеволосый иерарх:

– Не здесь, Глир! Здесь опасно!

Но сухощавый прошипел:

– Отойди! – и завершил заклинание: – Daer Einne baeresha auterrann el’grannh!

На последних словах ужас вытолкнул из горла змеиной дарэйли крик:

– Нет!

Но жрец вмиг снес голову Шойны. Она ударилась рядом с Ханной о массивную фигуру в каменных латах и отлетела. Срезанные косички рассыпались, черная кровь из шейного обрубка брызнула фонтаном, а все еще стоявшее столбом обезглавленное тело задергалось, пытаясь бежать, но споткнулось и упало на фигуру кого-то из окаменевших дарэйли. По груди Ханны хлестнула отделенная от головы черная косичка и соскользнула, как змея.

Рыжеволосый, державший факел, вскрикнул:

– Что ты наделал, Глир!

Иерарх сферы Логоса сделал вид, что опомнился, охнул с притворной жалостью:

– Ох, надо же! Верховный наверняка расстроится, что камни пострадали… Зови Мариэт, брат Ремес.

– Но…

– Тебе же передал Сьент перед уходом свою драгоценную дарэйли? Вот и заставь ее работать! Ханна – не рабыня, мы должны ее спасти.

– Но посмотри, что с остальными!

Шатер наполнялся чадом: над лежавшими на полу статуями дарэйли, облитыми змеиной кровью, поднимался едкий дымок.

– Тьфу, нашел о ком жалеть, – сплюнул Глир. – Беглые рабы умрут окончательно, только и всего. Зато рохля Сьент вынужден будет, наконец, убить принца. Ему уже нечем будет купить это дьявольское отродье.