— Кого, простите? — перебил ее собеседник.

— Дядюшку. А, вы, должно быть, не в курсе… «Дядюшка» — это позывной Генри Моргана. У меня «ноль двадцать два», а у него «Дядюшка». Это я его так назвала, еще когда он меня в монастыре вербовал. А что касается ван Хоффа… Повторяю, наиболее целесообразным на тот момент было передать его Империи. Передать Империи, а не продать кому-то еще, хотя кое-кто, пожалуй, заплатил бы за него немалые деньги. Но деньги у полиции Бельтайна на тот момент уже были, это вам не история с Мерканто, когда Дядюшке не хватало именно средств. А вот связи были отчаянно нужны. И даже не сами связи, а чтобы кто-то, обладающий влиянием в интересующей нас области, оказался нам немножко должен. И, например, намекнул новоархангельским верфям, что полицию Бельтайна не стоит засовывать в самый конец очереди желающих приобрести «Сапсаны». — Мэри усмехнулась. — Голый расчет. Я уже говорила Ираклию Давидовичу, что свои действия в первую очередь соотносила с интересами Бельтайна. Однако хорошая сделка должна быть выгодна обеим сторонам, и передача ван Хоффа Империи была именно хорошей сделкой. Мы хотели с гарантией от него избавиться, вы хотели с ним пообщаться, все честно… Опять же, после вашего вмешательства нас на верфях Ново-Архангельска всегда принимали как родных… — Мэри лукаво улыбнулась.

— Потрясающе, — покачал головой генерал. — Голый расчет, говорите? Ничего не имею против такого расчета. Но вот что интересно: вам тогда, если мне память не изменяет, не было и семнадцати лет. Знаете, мисс Гамильтон, не от всякого три-дцатидвухлетнего можно услышать такие рассуждения. Многие и к восьмидесяти не додумаются. Примите мои поздравления.

Мэри с достоинством склонила голову, и они продолжили прогулку. Шаг, рысь, легкий галоп, снова шаг… Прохладный утренний воздух, заставляющий кровь приливать к щекам… Мир и покой, царящие вокруг… Сказка! А что генерал Авдеев, судя по всему, задался целью вытянуть из нее точку зрения по любым вопросам, начиная от причин тех или иных действий в разных ситуациях до кулинарных предпочтений… Похоже, предложение князя Цинцадзе помочь с трудоустройством остается в силе, и сейчас ее аккуратно прощупывают, не особенно, впрочем, скрываясь. Пожалуй, оно и к лучшему: не все же ей по магазинам и салонам красоты бегать, пора и чем-то серьезным заняться. Сколько можно бездельничать?

Интересная штука — власть. Маленьким мальчиком Костя мечтал о том дне, когда к нему будут обращаться «ваше императорское величество». Обязательно будут, а как же иначе? Дед, которого он видел редко, казался ему небожителем. Но шли годы, и постепенно наставникам удалось донести до него простую, в сущности, мысль: власть — это прежде всего работа. Это ежедневный изматывающий труд. И еще: тот, кто рвется к власти, совершенно не годится для того, чтобы ею обладать.

Константину было двадцать пять лет, когда его отец стал императором. К этому времени он уже не считал перспективу подписывать документы одним лишь именем такой уж блестящей. И быстро понял, что время стычек с отцом и демонстрации сходного характера прошло. Император — коренник, и ему нужна толковая пристяжная, тут уж не до мальчишеских выходок вроде хлопанья дверьми и громогласных деклараций независимости. А еще его свежеиспеченному императорскому высочеству стало ясно, что он один в качестве пристяжной — это хорошо, но совершенно недостаточно.

Именно так и возник около десяти лет назад Малый Совет. Поначалу Ираклий Давидович Цинцадзе счел эту идею опасным фрондерством. Но заговором против императора или Империи в Совете и не пахло, в этом старый лис мог поручиться своим знаменитым нюхом. Великий князь собрал вокруг себя людей молодых и разносторонне одаренных. Самому старшему, тогда еще капитану третьего ранга Петру Савельеву было сейчас пятьдесят. Самому молодому, год назад вошедшему в Совет статистику и социологу Иннокентию Власову — двадцать три. Военные и юристы, ученые и коммерсанты, инженеры и врачи… Модель Империи в миниатюре. И князь Цинцадзе ничуть не удивился, когда, посоветовав его высочеству обратить самое серьезное внимание на умение контр-адмирала Корсакова разбираться в людях и ситуациях, услышал в ответ:

— Петр Иванович уже докладывал мне. Думаю, Никита Борисович нам подходит.

* * *

Внезапно Мэри встревожилась. У нее противно засосало под ложечкой, что-то зазвенело на самой границе слуха, и практика показывала, что это неспроста. Никаких видимых причин для беспокойства не было, но своему чутью она привыкла доверять. Продолжая невозмутимо общаться с Авдеевым и время от времени подающим реплики Ираклием Давидовичем, она исподтишка огляделась по сторонам. На первый взгляд все было в порядке. Метрах в пятидесяти позади них неспешно двигалось сопровождение, впереди справа показалась еще одна кавалькада, более многочисленная. Явного эскорта Мэри не видела, впрочем, вряд ли эта группа нуждалась в телохранителях — мужчины, входящие в нее, поголовно были молодыми офицерами, или она вообще ничего не понимает в людях. Единственным исключением из этого правила был мальчик лет двенадцати, замыкающий кавалькаду. Две дамы в пышных юбках восседали на лошадях как-то боком, с точки зрения Мэри — в очень неудобной и, главное, небезопасной позе. Должно быть, на лице у нее что-то отразилось, потому что проследивший за ее взглядом Авдеев понимающе усмехнулся:

— Вы никогда не видели, как ездят в дамском седле?

— Никогда. По-моему, непрактичная конструкция.

— По-моему, тоже, но несколько лет назад возникла такая мода. Теперь многие девицы из тех, кто кичится своим происхождением, полагают хорошим тоном кататься верхом именно так.

Мэри раздраженно пожала плечами:

— Не понимаю, что толку в происхождении, если, свернув себе шею, не оставишь потомства?

— Ты злишься, Маша? — вступил в разговор Цинцадзе. — Почему?

— Я вряд ли смогу рационально объяснить, Ираклий Давидович. Опасность. Я ее чувствую.

Авдеев покровительственно усмехнулся, но князь отнесся к словам спутницы со всей серьезностью.

— Опасность для нас?

— Не уверена… — Мэри пристально вглядывалась в приблизившуюся беспечную кавалькаду. — Что-то назревает, но я не могу понять, что. Знаете, в Корпусе мой наставник по рукопашному бою употреблял выражение грубое, но точное: «Такая задница, что ты согласишься стать дерьмом, лишь бы из нее выбраться». Сдается мне, что в самое ближайшее время тут начнется что-то вроде этого.

— Успокойтесь, мисс Гамильтон, здесь не может случиться ничего серьезного, — начал Авдеев. — Чертов Луг защищен ничуть не хуже императорского дво..

Не слушая его, она выслала своего коня вперед, с места бросая в галоп — туда, где под отставшим от кавалькады мальчиком внезапно заплясала серая в яблоках кобыла.

Казалось, мир вокруг стал дискретным, разбился на вспышки, двигаясь в одном ритме со скачкой гнедого.

Вспышка!

Кобыла встает на дыбы, мелькают в воздухе копыта, взрослые начинают придерживать коней, недоуменно оглядываясь…