Главной «движущей силой» хозяйства Екатерины Михайловны кроме нее самой были конечно не родственники, а местные поселковые алкаши, которых она либо за самогон, либо за мизерные деньги нанимала на сезонную работу… Да-да, дочь пламенного коммуниста, уполномоченного по коллективизации, бывшая БАМовка превратилась в обыкновенную «кулачку», коей она по своему мировоззрению и являлась от рождения, но аж до пятидесяти шести лет вынужденно жила не своей жизнью.

На сенокос летом 2002 года Екатерина Михайловна наняла трех алкашей, и еще на помощь приехал брат. Племянники по какой-то причине от этой работы отговорились. Это, конечно, никак не должно было сказаться на размерах «дани» со стороны Екатерины Михайловны. Сколь бы маленькой, даже символической не была помощь со стороны родственников, они в конце года забирали за «здорово живешь» чуть не четверть всего мяса: говядины, свинины, курятины и утятины. Вот тогда они приезжали строго всей семьей, чтобы было много «рабочих рук» – увезти побольше. Кроме мяса они, когда приезжали летом и осенью увозили свежее молоко, творог, сметану, масло, яйца, овощи, фрукты и ягоды с огорода, «естественно» и это за бесплатно. Екатерина Михайловна видела, что этот «товарообмен» далеко не равнозначен, но молча мирилась, как и с тем, что когда у нее вновь появились деньги, позволяла иногда «доить» себя, и брату, и племянникам. Но «доить» лишь слегка, основную часть вырученных денег она, не доверяя уже отечественной валюте и родному правительству вкупе со сбербанком, приспособилась менять на доллары и прятать дома.

Так вот, на сенокос Екатерина Михайловна встала, как всегда в пять утра. Подоила коров и выгнала их вместе с бычками за ворота, пастись. В дальнейшем стадом уже руководила старшая корова «Милана». Она шла впереди, выискивая наиболее съедобную траву на улицах поселка или в его окрестностях. За ней шла вторая корова «Красавка» и бычки. «Милана» была опытным поводырем, она никогда не приближалась к железной дороге, и еще по молодости однажды заблудившись в лесу, больше туда уже не ходила. В поселке все знали ноздратенковское стадо и хоть саму Екатерину Михайловну, как и положено не склонному к накопительству людскому большинству, не любили… тем не менее никто, ни местные, ни приезжие никогда никакого вреда этой скотине не чинили. Ну, а всяких там собак, как домашних, так и бродячих «Милана» не боялась. Если какая-нибудь несознательная жучка с лаем кинется на «вверенное ей» стадо, она так рогом шибанет, что той мало не покажется. Видя уверенность «Миланы» даже бычки со временем переставали шарахаться от собак. Таким образом, стадо паслось на «автопилоте» весь день и в шесть-семь часов вечера под предводительством «Миланы» возвращалось домой. Если же хозяйки в этот момент дома не оказывалось, стадо принималось щипать траву рядом и никуда уже не уходило…

Впрочем, вернемся к Екатерине Михайловне. Отправив стадо в свободный полет, то есть пастись, она сноровисто разлила свеженадоенное парное молоко по стеклянным банкам, заранее принесенные постоянными покупателями, что осталось поставила на творог и сметану. С банками, она часа полтора бегала по поселку, доставляя молоко заказчикам. По дороге она забежала к «своим» алкашам, разбудила их, наказывая к восьми часам быть у нее. Дома она собиралась поднимать дрыхнувшего «без задних ног» брата…

Николай так и работал на своем уже «еле дышащем» оборонном заводе. После дефолта 1998 года это только называлось работой. Простои случались чуть ли не ежемесячно, а летом весь еще не разбежавшийся персонал предприятия принудительно отправлялся в не оплачиваемые полутора-двухмесячные отпуска. При такой работе денег он получал крайне мало. С учетом того, что и старший сын работал примерно так же и жена, а младший заканчивал школу… В общем, если бы не фактически безвозмездная помощь сестры, семейству Николая Ноздратенко пришлось бы совсем туго. Потому Николаю, вернее Николаю Михайловичу приходилось изредка изображать некое рвение, помогая сестре с ее многопрофильным хозяйством. Сыновей ему к этому мероприятию привлечь удавалось еще реже. Они все терпеть не могли сельский труд, так же как не могли его терпеть и их отец, и дед. Но, увы, Николаю Михайловичу деваться было некуда, хоть ему и очень не хотелось. Иной раз на этой почве он буквально материл сестру прямо в глаза… но продукты тем не менее забирал регулярно и безотказно. Конечно, он не являлся оригиналом в своем роде. Сколько их было, есть и будет, тех кто презирает как сам сельский труд, так и тех кто им занимается, тем не менее плоды того труда они потребляют регулярно на завтрак, обед и ужин, а некоторые и чаще.

Когда Екатерина Михайловна уже разнесла утреннее молоко и полученные за него деньги спрятала в потайное место, она стала будить брата. Николай поднялся тяжело, матерясь на чем свет стоит. Екатерина Михайловна спокойно, будто не слыша той ругани, согрела на газовой плите завтрак, собрала на стол. За столом брат уже не матерился, ел молча, глядя куда то в сторону… Постучали в ворота, то пришли алкаши-работники. Николай пошел в гараж, где рядом с «жигулями» соседствовал мотоблок с прицепом. Завел его и выехал… Екатерина Михайловна бегала из дома в сарай и обратно, задавала корм хряку, насыпала пшена курам… Потом заперев дом забралась в прицеп мотоблока, где уже сидели алкаши, а за рулем что-то недовольно гундел себе под нос Николай… Чихая выхлопами, медленно двигался мотоблок с прицепом по поселку, потом свернул в лес и дальше по неровной лесной дороге несколько километров до луга, где в свое время еще Михаилу Назаровичу выделили участок в полгектара со всех сторон ограниченный лесом. Здесь и косилось то сено, которым впоследствии зимой питалась скотина Валентины Михайловны. Непосредственно для косьбы она нанимала трактор с сенокосилкой, а вот угребать, сушить и собирать сено на ночь в копны приходилось вручную.

В этот день предстояло сделать завершающую часть работы – уже просушенное и собранное в копны сено перенести в одно место – сметать стог. Причем сделать это надо было до трех часов дня, ибо на этот час заказан трактор с большим прицепом, на который должен был быть перегружен стог и перевезен на ноздратенковское подворье и оттуда выгружен на «второй этаж» сарая.

День выдался жаркий, все работали вровень и Валентина Михайловна в свои шестьдесят три и Николай Михайлович в свои пятьдесят шесть и алкаши в возрасте от сорока пяти до пятидесяти пяти. Мужчины разбились на пары, чтобы носить сено из разбросанных по всему лугу копен к месту формирования общего стога. Сначала сделали носилки. Для этого тут же в лесу срубили слеги из молоденьких березок. На эти носилки-слеги грузили где-то по полкопны и несли. Двое алкашей составили одну пару носильщиков, второй алкаш и Николай – другую. Это было очень тяжело, от некоторых копен до стога не менее ста метров, а на носилки загружали сразу до центнера сена и тащили… А за носилками бегала Екатерина Михайловна с граблями и подгребала то что с них падало. Алкаши не впервые работали у Ноздатенок и все тяготы этого нелегкого труда сносили достаточно терпеливо, а вот Николай… Он заныл первым, требуя перекура. Алкаши молчали, надеясь, что хозяйка откликнется на слезную просьбу родного брата… Но Екатерина Михайловна сделала вид что не слышит стенаний Николая Михайловича. Тот не переставал скулить, и ей пришлось объяснить: