– Расскажите нам все, – попросила светловолосая. Она тепло улыбалась, но во взгляде сквозила недоверчивость. – Мы разбогатеем? Прославимся? Обретем любовь?

Мадам Дивина вгляделась в хрустальный шар. Тот в течение дня больше не выкидывал никаких фокусов, и она слегка выдохнула. К тому же предсказывать юным девушкам – сплошное удовольствие. У таких вся жизнь впереди, и в этой жизни будет полно хорошего, о чем и можно поведать. Однако шар упрямо оставался пустым.

Мадам Дивина сдвинула брови и слегка его встряхнула. Сфера оказалась холодной как лед, и, отдернув пальцы, Дивина на миг ощутила на них влагу. Внутри шара сверкнуло золото и засияли драгоценные камни…

– Да, – сказала она, пытаясь не выдать удивления. – Я вижу богатства. Подлинные сокровища. Но…

Она нахмурилась еще сильнее. Ей не пристало бросаться обвинениями, даже если она четко видела – а сомнений не было: эти сокровища добыты нечестным путем. Гнетущее чувство усилилось; пальцы все так же немели от холода.

– И славу тоже, – продолжила она, переводя взгляд с белокурой девушки на другую, темноглазую, которая пока не произнесла ни слова.

Дивина видела не просто славу. Дурную славу. Вот так было бы точнее.

– А насчет любви… – Она заколебалась.

Привязанность в жизни девушек и так была. Глубокая и искренняя привязанность, какую не каждому суждено испытать. И у одной из них – непонятно у какой – уже не будет привязанности крепче.

– Да, – слабым голосом произнесла она. – Чувство, которому и смерть не помеха.

Ее вдруг бросило в лихорадку, сразу обдав жаром и холодом. Да что происходит? Надо прекращать это, надо, чтобы девушки ушли. Что-то не так.

– Простите, – начала она, – я плохо себя чувствую. Боюсь, я вынуждена вас попросить…

– У меня есть вопрос, – заговорила темноглазая. Она не отводила взгляда от хрустального шара, и в этом взгляде мадам Дивина прочитала страсть, которая ей не понравилось. – Правда, что вы никогда не пророчите скверное будущее, даже если его видите?

Мадам Дивина поерзала в кресле. В девушке, что сидела перед ней, было что-то лукавое, что-то упрямое и безжалостное. Разбираться в людских душах мадам Дивина умела и без хрустального шара, и при виде этой девушки хотелось бить тревогу.

– Да, – ответила она чуть резче, чем собиралась.

Она полагалась на свое чутье, а чутье подсказывало, что посетительница хочет, чтобы хрустальный шар принадлежал ей. Хуже того: мадам Дивина отчетливо ощутила, что вскоре лишится шара. Неужели это ловушка?

– Он очень старый? – В темных глазах девушки отражались отблески хрусталя. – Откуда он взялся?

– Как я уже сказала, боюсь, мне нужно прекратить сеанс, – пробормотала мадам Дивина. Она стянула шарф, влажный от пота, и тут же покрылась мурашками. – Денег я с вас не возьму.

– Что-то не так? – встревоженно спросила белокурая. – Вы увидели что-то плохое?

Она казалась настолько милой и невинной, что мадам Дивина поразилась, как эти две девушки могут быть подругами. Такие… разные.

– Нет, – ответила она и отвела взгляд. – Конечно же, нет.

В хрустальном шаре что-то шевельнулось. Дивина покосилась на него, и над верхней губой у нее выступил пот. В шаре опять плескалась вода. Полная ледяных осколков, холодная и смертоносная. Мадам Дивина моргнула и быстро накинула на шар черную ткань, чтобы скрыть следующее жуткое видение. Руку.

Теперь она знала: одна из этих девушек умрет, и очень скоро.

Дивина проводила их к выходу, и они, откинув бархатный полог, вынырнули в ярмарочную суету. Над площадью до сих пор звенел смех и витали аппетитные ароматы. Справа высилось Поместье Эхо, где, без сомнения, шла подготовка к главному событию года – балу-маскараду. Слева по льду озера скользили на коньках люди, румяные от мороза. Лед вокруг… ледяная вода под ним…

– Держитесь подальше от озера, – слова вырвались у нее сами собой. – Там… там опасно. Слышите? Не подходите к нему.

Мадам Дивина не стала дожидаться ответа девушек. Она задернула бархат у входа и тихо села за стол, не решаясь откинуть ткань с хрустального шара. Завтра она уедет, вместе со всеми остальными. Когда рассветет, и все гости снимутся с места, и на дорогах будет шумно и многолюдно. Но что, если уехать раньше, пока все еще на балу? Можно отправиться этим же вечером. Потому что, хотя мысль о путешествии в одиночку по обледеневшим дорогам ее пугала, она понимала, что не выдержит еще одной ночи в Глухомани, в плену у кошмарного видения. Стало быть, решено: она поедет, как только стемнеет.

Потом, много лет спустя, видение все так же преследовало ее – как и мысль об этом решении. Останься она до утра, девушка была бы жива. На это указывали все истории о разбойнике. Бесконечные истории, которые с тех пор подстерегали ее на каждом шагу, как и расспросы про ограбление. Одно и то же, снова и снова: «Что он сказал? А вы лицо его видели? Вы боялись за свою жизнь?» У нее были ответы. Но о двух вещах она не могла рассказать никому.

Когда экипаж резко остановился, дверь распахнулась и за ней замаячило дуло пистолета, мадам Дивина узнала темные глаза за маской. Темные жаждущие глаза. Все остальное – тщательно измененный голос, толстые накладки на плечи – не имело значения. Но она до конца дней будет помнить эти глаза и собственную ярость. Лютую, обжигающую ярость, способную растопить тысячу замерзших озер, которая захлестнула ее при словах:

– Хрустальный шар или жизнь!

И тогда она нарушила правило. Единственное неукоснительное правило: не делиться дурными вестями. Когда ее заставили отдать шар, она рассмеялась. Гнев сделал ее жестокой.

– Забирай, – сказала она. – Потому что я заглянула в твое будущее и увидела смерть.

После ей было стыдно, что она раскрыла ужасную правду. В глазах разбойника промелькнул страх. Промелькнул всего на миг, сменившись насмешливым самодовольством, но Дивина успела его заметить. Однако еще сильнее она стыдилась того, что в тот ужасный момент, в бессилии, лишившись самого ценного, что у нее было, – она испытала радость. Увидела смерть и обрадовалась. Что ж, поделом.

Ей неоткуда было знать, что погибнет другая девушка.

А вторая вещь, которой она стыдилась настолько, что до самой смерти ни с кем ею не делилась, – то, что она знала истинную личность грабителя с большой дороги. Но под градом издевательств и насмешек не решилась ее раскрыть.

«Так, значит, ограбления вы не предвидели?»

«Так себе из вас прорицательница!»

Над ней и так смеялись. Ее репутации был нанесен непоправимый урон. Теперь всех интересовала только ее история, а не ее предсказания. И разве она могла открыть правду? Разве могла признаться, что знаменитый разбойник, забравший у нее самое ценное, жуткий злодей, наводивший страх на всю Глухомань, – это юная девушка из прислуги?