– Хозяина нет дома, – объявил он, избегая взгляда монаха. – Как только он вернется, я передам ему, что его желает видеть его преосвященство.

– Когда он вернется? – то ли спрашивая, то ли утверждая промычал монах.

Клаус с трудом скрыл раздражение.

– Я же сказал. У нас нет другого мяса и хозяина нет дома. У него много дел, и он не рассказывает мне о них. Может быть, он встречается с купцами. Или осматривает животных на рынке. Я не знаю, где искать его сейчас. Как только он вернется, я…

– После мессы.

– Что?

– Он должен прийти сразу после мессы.

Помычав еще что-то невнятное себе под нос, монах забрал приготовленное для него мясо, осуждающе посмотрел на Клауса и наконец покинул лавку.

Пересчитывать добытое в сундучке Магнуса было некогда. Клаус оставил в кошеле пригоршню монет, а все остальное закопал в самом надежном месте – в дальнем углу дровяного сарая, где он в свое время создал для себя потайной уголок, в котором прятал утаенные от жены заначки. Марта была женщина сметливая, дельный совет от нее ой бы как пригодился, но сейчас было не до объяснений. Прежде всего, надо было разобраться с тушей самого Магнуса. Но для этого следовало как-то избавиться от учеников. Отобрав две монеты помельче достоинством, он постарался придать лицу выражение подвыпившего добряка, зашел в лавку и бросил монетки на плоский камень для разделки мяса, чем сразу привлек безраздельное внимание молодых бездельников.

– Говорят, пастухи пригнали на тот берег стадо жирных овец, и Магнус поехал на переговоры.

– На тот берег? – недоверчиво переспросил долговязый Уве, ожидая очередного подвоха.

– Угу. На том берегу овцы стоят вдвое дешевле.

– Так ведь это значит… – Уве задумчиво почесал подбородок, и Клаус, будто завершая мысль ученика, продолжил за него:

– … значит, хозяин еще долго не появится на этом берегу. А с покупателями у нас сегодня – утренние закончились, дневных не видать. Эх, помните мою доброту!

Дважды ему повторять не пришлось. Клаус даже не успел понять, что исчезло быстрее: монеты с камня или сами ученики. Заперев за ними наружную дверь, он кинулся в скотобойню, снял остатки тела Магнуса с крюка, перетащил в лавку и принялся за работу. Когда церковный колокол отзвонил приглашение к мессе, куски мяса, мало чем отличающиеся от говяжьих нарезок, аккуратно разместились на больших поддонах в холодном погребе. Быстро затерев грязной тряпкой следы своей деятельности и кое-как вымыв руки в большой лохани с водой для скота на заднем дворе, Клаус зашел в свое жилище и, не церемонясь, вытащил из сундука лучшие панталоны, которые до того надевал лишь несколько раз: на свадьбу с Мартой и еще трижды после этого на Рождество.

– Дай мне чистую рубаху, – несвойственным для себя тоном потребовал он. – И синий котт. Тот самый, от Магнуса.

– Ты хочешь надеть теплый котт, когда на улице и без того не продохнуть? И праздничные панталоны! Ты что, до сих пор не очухался после вчерашних посиделок с Манфредом? Или успел повидаться с ним сегодня? – подозрительно принюхавшись к муженьку, Марта отступила на шаг, с изумлением разглядывая, как Клаус лихорадочно натягивает на себя праздничную одежду. – Ну, что случилось?

– Потом, женщина, потом, – нетерпеливо отмахнулся он. – У меня важная встреча.

– Знаю я твои встречи. После вчерашней ты едва добрался до дома. И не называй меня женщиной!

– Но ты… – спохватившись, Клаус понял, что в его же интересах будет сбавить тон. – Ты не понимаешь. Я иду на встречу с самим его преосвященством!

– С епископом Альбертом? А! – догадалась она. – Он сегодня служит мессу. Тогда пойдем вместе. Жаль, что мы опоздали к началу и придется стоять в проходе. Зато потом можем вместе сходить на рынок. Только зачем тебе все-таки этот котт?

– Мы не идем на мессу, жен… Марта, – поправился он. – И на рынок. Хотя нет, на рынок мы сходить можем, потом. И я куплю тебе все, что ты захочешь. Теперь нас ждет другая жизнь. Но сначала дай мне решить важные дела. Очень важные, женщина!

Последнюю фразу Клаус произнес голосом, которого Марта от него еще никогда не слышала, так, что внутри ее все сжалось от страха и предчувствия неминуемой беды. И впервые за время их супружеской жизни она не осмелилась ему перечить.

– Разве ты Магнус?

Епископ Альберт с любопытством склонил голову, вглядываясь в стоящего перед ним молодого широкоплечего человека с лихорадочно сверкающими глазами в дорогом, но довольно потертом и не по погоде теплом котте, почти новых панталонах и в хорошо стоптанных сапогах. В такой одежде ходили состоятельные горожане, мастера или купцы, хотя из-за жары они выбирали одежду из самого тонкого сукна. Но колпак, из-под которого на лоб горожанина стекал обильный пот, выдавал в нем простолюдина.

– Меня зовут Клаус, ваше преосвященство, – склонив голову, ответил тот. – Я старший подмастерье у мастера Магнуса.

– Вот как? – нахмурился епископ. – Мастер прислал вместо себя подручного?

– Увы, мастер Магнус не может прийти сам.

– Он что, нездоров?

– Нет. То есть да. Не совсем так.

– Не совсем здоров?

– Понимаете, ваше преосвященство. Его просто нет. Нет нигде.

– Что значит нигде?

– Никто не видел его со вчерашнего дня. Мы очень обеспокоены. Мы даже подозреваем худшее.

– Мы – это кто? – уточнил епископ, пристально вглядываясь в беспокойно бегающие глаза стоящего перед ним человека, словно пытаясь увидеть в них, что тот знает на самом деле. Хотя выяснить это было бы совсем несложно по-другому. Например, на дыбе. Или любым другим способом, на которые большой мастак его верный Карл.

Струйка пота из-под колпака Клауса побежала быстрее.

– Мы – это я и моя жена, Марта. Магнус очень доверяет нам. И другие ученики и подмастерья тоже, конечно. В последнее время с хозяином было что-то не так. Он… он говорил о Господе Боге, о церкви…

– По-твоему, – Альберт гневно стукнул посохом, который он не выпускал из рук, – говорить о Господе Боге означает, что с человеком что-то не так?!

– Что вы, что вы! – Клаус поспешно опустился, почти упал на колени и покорно склонил голову, избегая проникающего насквозь взгляда епископа. – Что вы, ваше преосвященство. Мы с Мартой верные христиане, и у меня даже в мыслях не было… Что-то не так было со здоровьем хозяина. Он ослаб в ногах, его руки с трудом держали топор. А разговоры – это были не совсем нормальные разговоры. Он говорил, что вскоре, наверное, уйдет в мир иной и потому думает о том, что оставить после себя церкви и…

– И? – поторопил Альберт.

– Магнус не хотел, чтобы развалилось дело, которому он посвятил всю свою жизнь. Он хотел, чтобы мы с моей женой Мартой, которая была словно дочь ему, она так заботилась о его хозяйстве и готовила ему такие вкусные блины…