– Спокойно, спокойно, малыш, – Леха испугался и начал меня оттаскивать от двери.

– Да пусти ты! Дай телефон, вызовем кого-нибудь!

Я схватила трубку и начала набирать Юру. Ну конечно, а кого еще? Когда плохо, в голове только одна мысль – позвонить любимому человеку, покричать, пожаловаться, порыдать, – он непременно что-нибудь придумает, решит, организует и спасет меня от всех напастей земных.

– Юра, караул! – заорала я. – Тут ужас-ужас, я не знаю, что мне делать…

В этот момент Леха зажал мне рот и показал на дверь и на свое ухо. Я прижалась к ней и услышала шорох.

В этот момент Юра, видно с перепугу, заорал мне в ухо:

– Наташа, что происходит? Алле! Что случилось? С тобой все нормально?

– Да, да, – я зашептала в трубку. – Я перезвоню, все хорошо со мной, жива-здорова.

– А где псих твой волосатый? Не любит он Родиона.

– Пока не знаю. Перезвоню попозже, ладно?

– Давай, – буркнул недовольно Юрик.

Леша позвонил и закрыл ладошкой глазок. Потом позвонил еще несколько раз. После нечетких звуков и щелчков, дверь, наконец, открылась и на площадку высунулась опухшая морда Родиона.

Мы тут же запихали его в квартиру и просочились сами. Господи, слава богу, что Леша со мной поехал.

– А… – Родион вытаращил глаза и не смог сказать ничего больше.

– Ты чего? Ты как? – мы набросились на него и потащили в комнату на свет.

– Да отстаньте вы… – начал отбрыкиваться он.

В комнате он с трудом отлепил от себя наши пальцы и, обессиленный, упал на диван. Я огляделась. К удивлению моему, под диким бардаком угадывалась приличная квартира. С прекрасным ремонтом. С отличной мебелью. Ну, не красное дерево, но очень прилично. Все это было покрыто толстым слоем шмоток и объедков. Не удивлюсь, если в ванной окажется здоровенная джакузи с гидромассажем, наполненная окурками.

На столе – единственном месте, где царил хоть какой-то порядок, – стоял великолепнейший компьютер. Я подошла и пошевелила мышкой – спящий экран сразу загорелся и показал мне совершенно невообразимое чудовище черного цвета, местами смахивающее на кошку. Чудовище тащило за собой русские сани в диком хайтековском варианте. В санях оказались фигуры людей самой разнообразной расовой принадлежности. Их в основном выдавали орудия производства: каменный топор, электродрель, гаечный ключ. На небе светило коричневато-золотистое солнце. Снег золотыми искрами отражал его свет. Морда чудовища выражала доброжелательную снисходительность и легкое презрение. И даже некоторую иронию. Ирония совершенно явственно читалась в коричневых глазах, образующих некую художественно-логическую связь с солнцем. Вообще выглядело это так, словно кошка знала чего-то, чего не знаем и, возможно, никогда не узнаем мы.

С художественной точки зрения картинка была абсолютно гармоничной и невообразимо прекрасной. Хотелось смотреть на нее, не отрываясь. Тем не менее психически здоровый человек, как мне кажется, нарисовать ее не мог.

– Чья? – с надеждой в голосе спросила я зевающего дизайнера.

– Моя! – гордо ответил он, руша надежду на выздоровление. – Круто? Полистай, там еще штук двадцать.

Я полистала. Некоторые были еще круче. Кошки присутствовали везде.

– Ну, ладно. – Я села на стул. – Ты здоров?

– Да… – удивился он вопросу.

– А на работу почему не ходишь?

– Занят.

Родион подошел ко мне, взял мышку и начал открывать какие-то файлы и папки, приговаривая:

– Сейчас еще покажу, подожди, вот тут, ага…

Я просто взяла и задрала рукав на руке, которая вдруг оказалась на уровне моих глаз. Без предисловий. Он дернулся, но я в его руку уже вцепилась и вену разглядела. И ничего там не нашла.

– Ты чего? – Родион растерялся.

– Ну, мало ли чего.

Он задрал другой рукав, продемонстрировал другую руку и сел обратно на диван с перекошенным лицом.

Он окончательно проснулся, и глаза у него тоже оказались совершенно ясные и нормальные. Я на всякий случай огляделась еще – в поисках признаков наркоманского притона. Не знаю, что я ожидала увидеть, может, кокаиновые дорожки? Или кучи окровавленных шприцев? В общем, ничего такого не обнаружилось. Мусор – да. У меня, если домработница пару недель не придет, будет так же.

Родион проследил за всеми моими взглядами, посмотрел на офигевшего Лешу и покрутил пальцем у виска.

– А я тебе что говорил? – возрадовался тот.

– А какого хрена ты на работу не ходишь? – заорала я.

– У меня несчастье, – грустно произнес Родион. – Даже горе.

– Какое?

– Кошка умерла, – и он вдруг заплакал, клянусь! Понастоящему. Сотрясаясь от рыданий. Вздрагивая плечами. Кошмар. Не прерывая плача, Родион махнул в сторону окна, на картину висящую там. Поскольку напротив света оказалось ничего не видно, я встала и подошла поближе. Это оказалась не картина. Фотография кошки в рамке с черной траурной ленточкой. Тут мои нервы не выдержали, и я тоже разревелась.

Терпеть не могу плакать при подчиненных. Ну и денек! Ну, хорошо, может, он не наркоман, а просто шизофреник. Это не намного лучше, но все равно все усложняет.

– Ты понимаешь, – Родион вытер слезы, – я тринадцать лет с ней вместе. Я еще когда подростком был, все секреты ей рассказывал. Даже онанизмом при ней занимался. А потом и сексом. Она была маленьким котеночком сначала, ее пацаны положили в пакет пластиковый и били об стену. Я отобрал и спас. У нее почти все было сломано, только хвост один – в шести местах. Она рожать не могла потом, но была очень веселая. И добрая. У меня девушки менялись, места жительства, работы, а кошка всегда со мной была. И вот умерла.

Я разревелась еще сильнее. Мне вдруг стало жалко кошку и Родиона. И себя.

– От чего она умерла?

– Ни от чего. От старости.

– Как ее звали?

– Мухомор.

– Почему… Мухомор?

– Я сначала думал, что она мальчик, а потом, уже через пару месяцев, когда выяснилось, что девочка, поздно было менять имя. Привыкла.

– Аа. А что, она пятнистой была?

– Да нет, почему? – удивился Родион. – Черной. Действительно, чего это я?

– Тебе чем-то помочь?

– Да нет. Я похоронил ее. Поспал. Напился. Потом захотел ее порисовать. И как-то забыл про время совсем, извини. Увлекся. Я приду завтра, ладно?

– Ладно.

А, ладно. Сейчас половина учредителей будет орать, что таких сотрудников увольнять надо и все такое прочее. Сотрудники тоже обидятся – как же так, они себе такого не позволяют, ужас-ужас. Особенно всякие правильные корректоры обозлятся. Они всю жизнь по секундной стрелке на работу приходят, а тут такое. Правы они, вообще-то. Да и хрен с ними! И их правотой.