Задача продать Adidas легла на Герхарда Цинера, нового председателя попечительского совета. Бывший директор дармштадтского химического концерна Röhm протестовал, заявляя, что он неподходящая кандидатура для такого дела, и советовал обратиться к инвестиционному банку. Но затребованные банками проценты приводили сестер в ужас, и они настояли, чтобы Цинер сам вел переговоры. Скрепя сердце председатель совета заказал оценку бренда и его перспектив. Он вздохнул с облегчением, когда как всегда инициативный Рене Йегги вызвался помочь ему с продажей. Йегги пришлось столкнуться с несколькими отказами, но в итоге он нашел двух немецких инвесторов.

Одним из них был соучредитель концерна Metro Отто Байсхайм. В мае 1989 года его «правая рука» Эрвин Конради подтвердил приобретение компанией опциона на покупку 15-процентной доли в Adidas. Это была собственность Ади и Сюзанны Дасслер, в чьем распоряжении еще оставалось 5 % акций. Вскоре после смерти отца, подвергшись нападкам тетушек, дети Хорста обратились к Конради за советом. Реализация их доли вызвала беспокойство у немецких продавцов спорттоваров, которые опасались нечестной конкуренции со стороны филиалов Metro. После первых переговоров Эрвин Конради держался за свои 15 % как за «инвестиционную возможность», но отказывался выкупать остальные акции.

Другим заинтересованным лицом был Клаус Якобс. Цинер был невысокого мнения об этом инвесторе, производившем «крайне высокомерное впечатление». Кроме того, председателя совета беспокоила связь между Якобсом и Йегги, у которого «всегда появлялся блеск в глазах при упоминании Якобса».

Но Йегги знал, что сестры Дасслер не завалены предложениями, а также не имеют предубеждений против Якобса. То, что он был немцем и владельцем семейного предприятия, сильно возвышало его в их глазах. Когда Йегги положит перед ними контракт с Якобсом, они, несомненно, ухватятся за него. В июне в великолепном цюрихском доме Якобса было разработано детальное соглашение. Кроме хозяина присутствовали четверо менеджеров Adidas: Рене Йегги, его ассистент Херманн Хоманн, финансовый директор Аксель Маркус и Мишель Перроден, консультант McKinsey, заседавший теперь в совете.

На обратном пути к цюрихскому аэропорту четверка шумно ликовала. Их шофер Хансрюди Рюггер, уже долгое время возглавлявший подразделение Adidas в Швейцарии, заверял их, что они спасли компанию. Якобс был удовлетворен предложенной ценой и пообещал отрезать менеджерам кусок пирога. Успех отмечали шампанским, много смеялись. И в самолете Йегги и Маркус продолжили обмывать блестящую сделку. Оба работали в последние месяцы плечом к плечу и знали, что запрошенная сестрами Дасслер цена была приемлемой. К тому же они и сами ожидали заполучить акционерные опционы, а значит, и хорошенькую прибыль. Мишель Перроден, другим рейсом летевший в Гонконг, был также уверен в успехе. «Дело в шляпе», – думал он.

На следующий день Йегги позвонил Кристофу Мальмсу, супругу младшей дочери Дасслера Сигрид, чтобы получить согласие семьи. Раздуваясь от гордости, Йегги начал докладывать о переговорах в Цюрихе, но Мальмс оборвал его на полуслове. Сестры Дасслер нашли другого претендента. Человек возник из ниоткуда, и его намерения были туманны, но он покорил сердца сестер. Впервые в жизни у Йегги пропал дар речи.

Человек на другом конце провода говорил по-английски с легким французским акцентом. Он представился Лораном Адамовичем, консультантом банка Paribas. Его клиентом был якобы один французский инвестор, интересующийся покупкой Adidas, чьего имени он, к сожалению, не может назвать. Адамович не считал разумным выдавать имена при первом же телефонном разговоре. Ульрих Нем растерялся. Когда несколько месяцев назад его, юриста из Мюнхена, наняли, чтобы он помог уволить Альберта Хенкеля с поста полномочного представителя, он не ожидал, что на его личный номер будут звонить таинственные инвесторы. Но этот Адамович производил солидное впечатление, и Adidas не мог себе позволить отвергать потенциальных спонсоров.

Встретившись с Адамовичем в своем мюнхенском офисе, Нем утвердился в своем интуитивном впечатлении. Молодой человек в круглых очках и с жидкими волосами уже мог похвастаться некоторым опытом в качестве инвестбанкира. После работы в нью-йоркском отделении Paribas ему доверили поиск крупных выкупов в Европе. Выпускник Уортонской школы бизнеса казался приличным и трудолюбивым. Но покидая офис Нема, он так и не открыл личности своего клиента. В легком раздражении Нем поехал в Херцогенаурах, чтобы обсудить с Йегги странное знакомство. Швейцарец громко рассмеялся. «Ну конечно, это Бернар Тапи! – воскликнул он. – Кто же еще?»

Во второй половине восьмидесятых имя Бернара Тапи постоянно мелькало в заголовках экономических разделов французских газет. Бывший продавец электроники сделал себе состояние, покупая фирмы на грани банкротства и ставя их снова на ноги. Своей харизмой, болтливостью и бьющей через край энергией он навлек антипатию правящей политической элиты, но при этом добился места ведущего ток-шоу в прайм-тайм. В качестве последнего штриха к образу добавим, что после жесткой предвыборной гонки в качестве кандидата социалистической партии он заполучил кресло в парламенте от марсельского округа.

Он мог действительно гордиться своей работой над Wonder, казалось бы, безнадежным предприятием по производству батареек, приобретенным им за 30 миллионов франков и пять лет спустя снова проданным с разницей в 470 миллионов франков. Затем последовали Terraillon и Testut, две компании, сделавшие себе имя на изготовлении весов. Кроме того, он владел 1,7 % акций TF1, крупнейшего частного телеканала Франции. Его доли в этих фирмах были консолидированы в основанной им компании Bernard Tapie Finances (BTF), с которой он вышел на парижскую биржу в ноябре 1989 года.

47-летний мужчина охотно напоминал всем, кто был не прочь послушать, что он всего добился собственными силами – он, упорный юноша, выросший в унылом пригороде Парижа в квартире с одной лишь раковиной вместо ванной комнаты. В конце восьмидесятых его стиль жизни был иным. Не без поддержки своих банков Тапи приобрел отель Hôtel de Cavoye, одну из красивейших усадеб Парижа на улице Сен-Пер в Латинском квартале, окруженную пышно цветущими садами. Прежний владелец Юбер де Живанши отремонтировал здание с безупречным вкусом. Помимо этого Бернар Тапи обладал резиденцией в Марракеше и реактивным самолетом Falkon 20.

Но когда Тапи действительно хотел расположить к себе гостей, он приглашал их на «Phocéa», свое четырехмачтовое судно 74 метров в длину. Построил его французский моряк Ален Колас, надеявшийся на нем выиграть одиночную трансатлантическую гонку. Однако в 1978 году Колас умер в открытом море, и его вдова-таитянка очень обрадовалась, когда нашла покупателя на громадный корабль, гнивший в порту Папеэте. Восстановительные работы, длившиеся четыре года и съевшие больше 60 миллионов франков, превратили бывшую гоночную яхту в люксовый корабль с десятью роскошными каютами, гордо стоявший теперь на якоре в марсельском порту.

Некоторые считали Бернара Тапи французским ответом дерзким предпринимателям, пошатнувшим в восьмидесятых годах деловой мир США финансированными выкупами. Он заслужил горячее одобрение у студентов, изучавших экономику, которые с величайшей радостью избавились бы от консервативного истеблишмента, распоряжавшегося экономикой страны, – руководители же государственных предприятий, всегда вставлявшие в свои речи цитаты каких-нибудь поэтов и ненавидевшие самоуверенных дилетантов, поливали его грязью. Для них Бернар Тапи был лишь вульгарным шарлатаном и бессовестным нахалом: бывший продавец телевизоров, уже дважды объявлявший себя банкротом.