Врачу знаком был спаситель Косточкина, с которым он тут же вступил в спор, казавшийся поначалу легким и непринужденным, но буквально с каждой минутой наливавшийся какой-то свинцовой тяжестью. Косточкин не сразу смог вообще понять, о чем они спорят… Позже Охлопьев сказал, что этот Грабовский — смоленский поляк, из тех, для кого костел — объединительный символ, а на самом-то деле — троянский конь. Соратники Грабовского спят и видят сны о тех временах, когда тут не было ни одного православного храма и собор был костелом, а все смоляне говорили по-польски. Ну или по-белорусски, о чем свидетельствует хорват Крижанич, философ, богослов, проживший здесь полгода в 1647 году. Косточкину довелось еще поговорить с врачом, он был умным и приятным собеседником. Но при упоминании спасителя Охлопьева нахмурился и несколько запальчиво заявил, что от того слишком резко шибает квасом. Чувствовалось, что между ними идет застарелый спор. Впрочем, в суть этого спора Станислав Николаевич Грабовский не стал его посвящать.

Сейчас Косточкин замешкался, раздумывая, не слишком ли еще рано идти к Охлопьеву. Да, пожалуй, лучше пока найти магазин и купить зарядное устройство, чтобы во всеоружии встретить завтрашний день. Он спросил прохожего, где поблизости такой магазин, тот объяснил. Надо было пойти назад, то есть в сторону гостиницы. Так он и сделал.

В магазинчике на улице Коммунистической было уютно и безлюдно, на стенах висели фотографии, под стеклом на витринах чернели, поблескивали фотоаппараты, объективы. И здесь фототехника издавала некий слабый, но уловимый запах, как и в любом другом магазине — в Москве, Питере, Мадриде. Среди фотолюбителей есть завзятые технари. Точнее — фетишисты. У Косточкина был один такой знакомый, Вася Фуджи, кличка такая — Фуджи. Он признавал только фотоаппараты этой фирмы и мог часами рассказывать о достоинствах профессиональных компактных камер, объективах, штативах, процессорах, матрицах, о функции имитации пленки, видоискателе гибридного типа с оптическим и электронным вариантами. Голубой мечтой Васи была, конечно, поездка к настоящей Фуджи, в Японию. Но такой же мечтой были хорошие профессиональные камеры «Фуджи», — у Васи никогда не было денег, ибо он, как говорила его матушка, родился в рубашке лени, точнее в обломовском халате. Вася, как правило, нигде не работал, а только подрабатывал: то в магазине по продаже скульптурных изделий из драгоценных и полудрагоценных камней, то ходячей рекламой в одеянии панды, то членом предвыборного штаба КПРФ, хотя он был анархистом и носил за пазухой — не бомбу, конечно, а Кропоткина или Бакунина, а то и Толстого, что особенно поражало многих слушателей: оказывается, и Лев Николаевич?.. В ответ Вася, сутулый парень с оттопыренными ушами и спутанным чубом, губастый, в вечном растянутом свитере с оленями засыпал публику цитатами, толковал о том, что ужасная шайка разбойников не так страшна, как страшна такая государственная организация, что всякий атаман разбойников все-таки ограничен тем, что люди, составляющие его шайку, сохраняют хотя бы долю человеческой свободы и могут воспротивиться совершению противных своей совести дел. И дальше, мол, для государства нет никаких препон, правительственное войско под предводительством там Пугачева или Наполеона совершит любое, самое ужасное преступление, ибо войско есть не что иное, как собрание дисциплинированных убийц. Любое государство — Чингисхан с телеграфом. Теперь надо поправить графа: с интернетом и ядерной бомбой. Государственная власть, мол, не только не спасает от опасности нападения соседей, а напротив, она-то и вызывает ее. Государство, мол, сборище одних людей, насилующих других. Круг насилия с гипнозом, то есть внушением, что существующий строй наилучший, гипнозом, подкармливаемым двумя суевериями: патриотическим и религиозным. Хотя любой искренний христианин понимает, что христианство его совершенно несовместимо с государством, как несовместим голубь с пираньей. Тут Вася предупреждал, что про голубя и пиранью сказал не Толстой, а он, Вася Фуджи. Иногда даже гению можно помочь. Вот он, Вася Фуджи, и помогает. А главное — распространяет среди глупых масс учение. И по мере сил борется с государством. Как? Да так: не работает на него! Ну и поэтому нет у него ни билета в Страну восходящего солнца, ни хорошей камеры «Фуджи», а только старенькая камера «Фуджи», подаренная ему на прощание…

Откуда вообще такая любовь к этой фирме? Да и к горе? Что тут первично? Первична девушка. Японка, что ли? Нет. Украинка Оля. У нее и была камера моментальной печати «Фуджи». И, пока Оля училась в Москве и дружила с забавным анархистом Васей, все превращала в эти небольшие снимки. А доучившись на факультете иностранных языков, где она постигала японский, и получив диплом в институте делового администрирования, туда и упорхнула — в сторону восходящего солнца, правда чуть ближе, во Владивосток, не оставив Васе адреса и надежд. С тех пор его и пробила тоска по Фуджи, утоляемая отчасти мяуканьем владивостокца «Мумия Тролля» и походами в фирменные магазины в Питере или Москве. Однажды Косточкин завернул с ним в такой магазин на «Соколе», на Ленинградском проспекте, «Фуджифильм», и это был тот еще фильм! С ними была и Алиса, презирающая, конечно, любую фирму, кроме «Кэнона». Понаблюдав за Васиными танцами со слюнями в уголках губ вокруг стендов, послушав его профессиональные разговоры с продавцами, Алиса сказала, что сейчас описается. На самом деле Вася уже давно не делал ни одного снимка даже этой лентяйкой камерой моментальной печати. Пленка и бумага были слишком дороги для последователя Толстого и Кропоткина с Бакуниным. А консультанты изворачивались, показывали модели, думая, что перед ними явный профи. Растянутый свитер и пузырящиеся на коленях джинсы ни о чем вообще не говорят. Иные миллиардеры в Америке любят именно такой прикид. Тот же Джонни Депп, к примеру, ходит во всякой рвани. Правда, американский собрат по джинсам выложил бы баксы за самую крутую камеру «Фуджи» на прощание. А Вася консультанта, вспотевшего от усердия, только похлопал по плечу: «Бай-бай!» И надо было видеть глаза того паренька: ужас и отвращение в Лас-Вегасе наяву, в высокой концентрации. Хорошо еще, что им с Алисой, а не тому консультанту Вася изрек очередную мудрость графскую: «Собственность вообще-то несовместима с любовью». Тут уже Алиса, не сдерживаясь, захохотала с повизгиванием.

Знает Косточкин и других технарей, отлично разбирающихся во всех нюансах фототехники, но делающих беспомощные снимки даже самыми крутыми навороченными камерами.

Наверное, прежде всего за этим вот черным мерцанием лоснящейся аппаратуры и за ее запахом они и заходят в такие магазины. Косточкин и сам подвержен этой слабости. Иногда ничего ведь и не надо в магазине… То есть как это не надо? Всегда надо! Были бы деньги. Ну вот помечтать иногда и заходишь, помедитировать над этим японским «Аргусом», разобранным на части, расфасованным… Мол, эх, были бы деньги оживить его, заставить восстать ото сна, сделать его своим слугой. Главное, чтобы он мгновенно перемещался туда, где именно сейчас вспыхивает фотомомент, где горит алмазно капелька на шерстинке этого мира. Косточкин временами и чувствует себя охотником. И его охватывает беспокойство, прошибает азарт. Да, вот именно сейчас, сию минуту оно и происходит где-то. Где? Что?

Парень лениво вышел из-за конторки и подал Косточкину зарядное устройство. Вообще-то дороговато, но что делать. Кто знает, возможно он для того сюда и прибыл, чтобы заснять этот момент. Какой?.. Ну взлет той нищенки. Еще Косточкин попросил литиевую батарейку и, улыбаясь своим мыслям, расплатился и вышел, провожаемый ироничным взглядом продавца. Наверное, отсюда многие выходят с такими блаженными улыбками. Все-таки, как говорится, фотографы народ повернутый.