Когда Абу-Саид и его вельможи покинули пиршественный зал, их тут же схватили «черные гвардейцы» и привязали к заранее вкопанным в землю столбам. Затем с гиканьем и свистом примчались на конях сам дон Педро, дон Диего де Падилья и дон Хуан де Падилья. Скача во весь опор, они на ходу метали дротики в привязанных гранадских вассалов.

Эмир Мухаммед, который после этой театрализованной расправы над своими врагами вернулся к власти в Гранаде, передал королю Кастилии оговоренные ранее крепости, золото и несколько хорошо вооруженных конных отрядов.

Дону Хуану де Тенорио, узнававшему в Неаполе о столь изощренных зверствах своего друга-короля, было не по себе. Порой даже не верилось, что все это действительно происходит у него на родине. Между тем пришла еще одна новость, потрясшая всех: папа Иннокентий VI, сменивший Климента VI, под давлением французского короля отлучил Педро Жестокого от церкви за двоеженство и разорение святынь (дон Педро приказал вскрыть родовые склепы кастильских королей и изъять сокровища – для оплаты наемных войск).

Вслед за королем вся Кастилия подверглась интердикту – запрету на богослужения и совершение церковных обрядов. В ответ на это дон Педро объявил, что постановления папы для него не указ. И распорядился возобновить мессы, таинства крещения, венчания, исповеди и святого причащения. Те епископы, которые подчинились папскому запрету, были низложены, а их имущество конфисковано.

Конфликт короля Педро с папским престолом и другими христианскими монархами вызвал самую неприязненную реакцию в Неаполе. Никколо Аччайуолли дал понять дону Хуану де Тенорио, что его дальнейшее пребывание при неаполитанском дворе крайне нежелательно.

Иного мнения была королева Джиованна. Ее слова, сказанные при первом знакомстве с Тенорио: «Теперь вы приехали покорять мое королевство», – исполнялись с точностью пророчества. Неаполь так и не вступил в войну с Кастилией, несмотря на все посулы арагонского и французского королей. Миролюбивый канцлер Аччайуолли, видя нежелание королевы отправлять войска на Пиренеи, не настаивал на том, чтобы его страна нарушила нейтралитет.

Похоже, дон Хуан де Тенорио и впрямь стал великим обольстителем! В какой-то степени благодаря его стараниям королева Джиованна отказалась от агрессивных планов в отношении Кастилии. По справедливости, он заслужил награду от Педро Жестокого.

А королева Джиованна… Удивительно, но эта любвеобильная женщина постепенно привязалась к дону Хуану. Хотя, разумеется, у нее были и другие любовники – например, молодой и красивый сын Никколо Аччайуолли – Энрико. А еще толстый весельчак, забияка и жуир барон дель Пьетро. Но к Тенорио она испытывала какие-то особые чувства. Несмотря на то что королева вслух проповедовала среди придворных множественность любовных связей, в глубине души ей было приятно, что за все годы своего пребывания в Неаполе кастильский посол ни разу не изменил ей. Безнравственная и циничная, Джиованна порой задавала себя вопрос: уж не полюбила ли она кастильского посла? И не только телом, но и душой?

– Джиованни, – ласковым голосом сказала королева дону Хуану, – в связи со сложившейся неприятной ситуацией, этим отлучением от церкви короля Педро и всей его страны, вы, как и сеньор Габриэль, должны покинуть Неаполь, поскольку являетесь кастильским послом. Но я вам предлагаю и даже настаиваю: сложите с себя ваши полномочия и станьте неаполитанским подданным. Так поступали многие представители воюющих государств, и, уверяю вас, никто из них об этом не жалел. А уж вас-то я одарю истинно по-королевски.

Наверное, дон Хуан сумел бы перебороть в себе тоску по родине, но соображения иного характера не давали ему покоя. Мария Португальская и канцлер Альбукерке тоже рассчитывали оказаться в безопасности, сменив кастильское подданство на португальское. И, в отличие от де Тенорио, имели мощнейшую охрану. Однако Педро Жестокому не составило труда расправиться с ними за пределами своей страны.

Итак, оставаться нельзя. Официально покидать страну тоже опасно: королева оскорбится, что он пренебрег ее привязанностью и гостеприимством, и ему просто не позволят взойти на палубу корабля.

Значит, надо бежать. Тайно, под покровом ночи.

Дон Хуан неприметно для всех собрал самое необходимое и отнес в харчевню «Три столба», с хозяином которой был хорошо знаком. Затем, надев простонародное платье, отправился на берег, где грузились торговые корабли.

Зайдя в портовую таверну, дон Хуан легко познакомился с моряками генуэзского судна, которое отправлялось с товарами в Марокко. По пути старый мореходный неф, крутобокий и неуклюжий, должен был зайти в кастильский порт Кадис. А оттуда до Севильи рукой подать.

После очередной кружки вина де Тенорио нанялся на корабль простым гребцом. Разумеется, он мог бы заплатить за проезд и избежать необходимости вместе с другими гребцами ворочать тяжеленным рулевым веслом – одним из двух, расположенных на высокой корме нефа. Но человек, просящийся в пассажиры, неизменно вызывает подозрение: уж не скрывается ли он от правосудия? А где подозрение – там и донос. Подтвердившиеся же доносы щедро оплачивались властями.

Де Тенорио могли выдать и генуэзские моряки, и портовый трактирщик, наблюдавший за дружеской беседой между мужчиной со шрамом и мореходами. А так – обычная для Неаполя история: поиздержавшийся и влезший в долги мелкий торговец решил заработать денег, устроившись гребцом на богатый генуэзский корабль.

Дон Хуан потягивал вино и с интересом смотрел в окно на огромный, тридцатиметровый неф, две мачты которого поднимались метров на тридцать. Громоздкая корма, где размещались каюты, была богато отделана резьбой. Через квадратный вырез в борту прямо с лодок загружали в трюм судна тюки с товарами – ткани и пшеницу.

– Отплываем завтра на рассвете, – сказал дону Хуану купец, зафрахтовавший корабль.

До рассвета было далеко – январское солнце только-только скрылось за кромкой моря. Неаполь безо всякого перехода тут же погрузился в ночь.

Дон Хуан боролся в замке Сант-Эльмо со сном, когда посыльный королевы Джиованны вызвал его в Маскьо Анджионио. «Вот неугомонная баба!» Тенорио расстроился.

Он понимал, что до восхода солнца ее величество не выпустит своего кастильского любовника из страстных объятий. Значит, план бежать на генуэзском корабле можно считать похороненным!

Ну уж нет. Тенорио, вместо того чтобы отправиться в покои Джиованны, не спеша перекусил в харчевне «Три столба», которая никогда не закрывалась, побродил напоследок по набережной Поццуольского залива, с грустью вспоминая, как гулял тут с белокурой Лючией. Пора отправляться к генуэзцам. Наверное, мореходы сидят перед отплытием в портовой таверне.

– А вот и он! – послышался за спиной чей-то радостный возглас. – Синьор Джиованни, я вас везде разыскиваю!

Дон Хуан повернулся и увидел гвардейского офицера с факелом в руке. Он узнал Энрико Аччайуолли и потому не встревожился: между ними сложились приятельские отношения. Тенорио подошел к синьору Энрико, и они дружески пожали друг другу руки.