Гражданин в белых одеяниях рассматривает нас с Машкой в монокль. Это такие очки сломанные, на одной палочке. С его-то костюмом можно было бы и нормальные очки приобрести.

— Новый пациент, как новая песня. — Монокль отражает одинокий луч солнца, протиснувшийся сквозь плотные и тяжелые шторы. В трассирующем луче мелькают миллиарды навечно заключенных в психушку пылинок. — Но мы всегда рады свежей крови.

Человек мгновенно получает прозвище Монокль, а замечание про свежую кровь выводит его на первое место в группе подозреваемых.

— Прапорщик Мария Баобабова?! — Монокль не верит собственным глазам, протирает прадедушку контактных линз и тщательно рассматривает Машку на предмет доверия. — А я ведь догадывался, что вы вот так завершите бесславный свой путь, Машенька.

От слащавой фамильярности аж передергивает. С Машкой так нельзя, она такого не прощает. Но, умница, держится, на гражданина в белом не бросается, даже слюну пустила.

Монокль отнимает у меня историю болезни и, не заглядывая в нее, ставит первый диагноз:

— Читал… Читал я в утренних газетах про ваш, Машенька, приступ. Не поленился, лично съездил полюбоваться на потерпевших. Страшное зрелище. Ужасное. Как же вы их так?

А Садовник ушлый мужик. Заранее все подготовил. Молодец. Пока мы с напарницей лежаки в вытрезвителе отогревали, он или кто-то из товарищей неофициального правительства побеспокоился о твердой легенде. Газеты, укусы… Значит, верили, что не откажемся мы. Приятно.

— А почему, Машенька, вы во всем домашнем? — Монокль нагло пытается отогнуть край бронежилета, но Баобабова не совсем сумасшедшая, допустить изъятие нового бронежилета не может. Щелкает зубами в миллиметре от шаловливых ручек.

Монокль резво отскакивает подальше от спасеной пациентки, пряча руки за спиной.

— Ай-яй-яй! — говорит он, многозначительно дергая головой. — Налицо явная патология. Немедленное лечение. Терапия и еще раз терапия.

— Отдохнуть ей надо. — Наступает моя очередь — встать в сплоченные ряды борцов за суверенитет человечества. — Вы нам ключики от номера дайте, мы поспим немного, а к обеду выйдем свежие и практически спокойные.

Монокль переводит недоуменный взгляд на меня.

— А вы, позвольте, кто?

Момент, как говорят некоторые телеведущие, истины.

— Личный санитар Пономарев. Приставлен к пациентке для срочной медицинской помощи согласно новому постановлению нашего правительства. Каждому прапорщику индивидуальный уход, с ежедневным докладом куда положено. Закончил спецкурсы университета по специальности спецуход за прапорщиками.

— И давно вы так…. Уходите?

— А вот, как товарищ Баобабова в прапорщиках, так и ухожу. Вы ведь понимаете, работа у товарищей тяжелая, нервная, требующая постоянного напряжения. Поэтому я всегда при ней. Так что насчет ключиков от номера, уважаемый з-з…

— Можно просто Леня. Но для вас, товарищ санитар, главный врач клиники Леонид Яовалыч. Отдельного номера не положено, но коечку в кладовке, ради случая особенного, выделим. Второй этаж по лестнице, по коридору до упора, последняя дверь направо. Я вас лично провожу. Режущие предметы имеются?

При некотором сопротивлении Баобабовой изымаю мачете, перочинный ножик с выдвижными лезвиями, ножовку по металлу и добротный такой финский топор. Про огнестрельное оружие главврач ничего не упоминал, поэтому пистолеты остаются на месте.

— Молодцы. Первый шаг навстречу медицине ведет к полному выздоровлению. Вы, кстати, уточку на склад сдайте. У нас в заведение с личными утками не положено. Тапочки и смирительную рубашку там же получите. Мы хоть заведение с передовыми формами лечения, но конфигурация для всех одинакова. Попрошу следовать за мной.

В сопровождении десятка санитаров, которые делают вид, что им с нами по пути, поднимаемся на второй этаж. По мере продвижения Монокль знакомит нас с распорядком дня и расположением внутренних помещений:

— В отличие от других лечебниц мы взяли на вооружение самые передовые методы лечения больных. Вы что-нибудь слышали о шоковой терапии? Смысл ее в том, что каждого больного помещают в среду, наиболее подходящую для его состояния. Вот, например, здесь у нас отделение идиотии. Нравится?

Сырой коридор с вечно мокрыми стенами из красного кирпича. Вместо лампочек — зажженные факелы. По бокам длинный ряд давно непроветриваемых камер с толстыми ржавыми решетками.

Среди вороха грязного тряпья и сгнившей соломы копошатся товарищи, беззаветно верящие в силу медицины. В отдельных камерах слышна грызня из-за куска давно обглоданной говяжьей кости. Вдоль камер вышагивают оголенные по пояс санитары в красных остроконечных колпаках, с хлыстами и с огромными топорами с зазубренными лезвиями. В самом центре коридора, под стеклянной высокой крышей, сооружен эшафот с колодой для рубки мяса. Тут же затушенное кострище с остатками несгоревших мясных огрызков.

— Имитация. Мне самому здесь не по себе. Близко к камерам подходить не советую, — доверительно склоняется Монокль. — Очень серьезный контингент. Хоть и не понимают ничего, но так и норовят в горло вцепиться. Потенциальные убийцы, людоеды и мелкие хулиганы. На многих по десятку трупов за душой висит. Вы только посмотрите, что за лица! Не хотите смотреть? Ах да, я же сам вам не советовал близко к решеткам подходить. Машенька, перестаньте кормить печеньицем больных, они очень опасненькие!

Машку с силой оттаскивают от камер, где за дармовыми прапорщицкими подарками выстраивается длинная очередь.

— А вот в этом крыле содержатся имбецильные пациенты. — Выходим в следующий коридор. — Эти чуть поумнее, а где ум, там, как говорится, возникает желание сбежать из-под бережного медицинского контроля. Но у нас все под должным присмотром. Вам, случайно, не плохо?

Дергаю головой, доказывая, что со мной все в порядке. Но это далеко не так. Имбецильное отделение мне нравится еще меньше, чем первое.

По обе стороны широкого коридора просторные, без перегородок, помещения. У стен, стилизованных под бетонный забор, растянуты мотки колючей проволоки. Вместо пола голая земля. На потолке синей краской наляпаны кучевые облака, в дальнем углу желтое кривое солнце. Через каждые десять метров деревянные вышки с прожекторами и ленивыми санитарами, затянутыми в черную униформу. В отдельных деревянных будках дремлют здоровенные овчарки. Из черной квадратной тарелки на столбе доносится картавый голос, читающий стихи про узника, который в неволе томится. На баскетбольной площадке гоняют мяч чернокожие больные. Рядом, за накрытыми столиками, белокожие пациенты потягивают коктейли.

— Впечатляет? — Монокль явно доволен произведенным на меня эффектом. — Здесь у нас иностранные туристы за отдельную символическую плату лечатся по отечественным передовым технологиям. Ежедневная физиотерапия плюс лечебные свойства музыки — и каждый десятый, после прохождения установленного курса, здоровым и бодрым уезжает в родные страны.