Тяжко ступая подкованными сапогами, Ермак прошел мимо оторопевшего Строганова и белого, как мел, приказчика. Вышел во двор. Кликнул казаков — Мещеряка да Пана.

— Что купец? — спросили они в один голос.

— Да что купец! Купец, он купец и есть! Чего на него смотреть! Ему торговать, а нам воевать! Ему барыши всласть, а нам головы класть! Пущай казаки берут по запросу, а станут приказчики упираться — тряхните их маленько. Где Кольцо?

— На пристани. Струги грузит.

— Вот и ладно! Он у нас как фитиль будет! — усмехнулся Ермак.

— Чего? — не понял Мещеряк.

— Это я так, к слову. Пан, у тебя, я знаю, пластуны есть изрядные.

— Имеются, — не без гордости сказал Пан.

— Дело им будет секретное. Слушай. А ты, Мещеряк, подними по-тихому казаков оружно, чтобы в любой момент бунт пресечь.

— Ладно.

Мещеряк заторопился к избам, где стояли постоем его татары.

— Слушай, Пан. Пока шум да дело — давай-ко вот этих на распыл...

И, наклонившись к уху атамана, прошептал пять имен, мол, в драке порешить.

— Ой, и затеваешь ты что-то, батька! — весело сказал Пан.

— Не я! — вздохнул Ермак. — Они.

— Ну и ладно!

Пан быстро исчез, словно его и не было рядом.

Ермак пришел на берег, где из амбаров шла погрузка и отпуск припасов. Потные, веселые казаки таскали на широченных спинах мешки с сухарями, с солью, катили бочонки с крупой и солониной. Осторожно выносили пороховое зелье, по счету принимали ядра и свинец катаный.

Ермак терпеливо ждал, когда приказчики перестанут отпускать припасы и начнется спор. Он позвал Ивана Кольца.

Крепкий атаман таскал мешки наравне со всеми и явился все еще разгоряченный работой.

— Чего? — спросил он, выбивая пыль из кафтана.

— Да вот посиди со мной!

— Да когда сидеть? Грузиться надо!

— Посиди! — придержал его за полу Ермак.

— Да чего тебе?!

— А ведомо ли тебе, Иван, — мягко начал Ермак, — какой нам купцы урок положили?

— Какой урок?

— Обыкновенный! Они же нам все припасы в долг дают!

— Как в долг? — не понял простодушный Иван Кольцо.

— А так! С каждого пуда припаса нам придется в прибыток купцам чуть не по три пуда отдать!

— Стой-стой! — туго соображая, но чувствуя недоброе, насторожился молодой атаман. — А где ж мы возьмем?

— С ясака! С мягкой рухляди, что из набега принесем!

— Стой-стой! — уже закипая гневом, замотал кудрявой головой атаман. — Что-то не пойму я! Мы же на службе! Мы же не на гулянку, а на бой! Какие с нас могут быть барыши?

— Купец копейку к копейке бережет...

— За кровь? — мгновенно наливаясь яростью, закричал Кольцо. — За кровь нашу. А может, мы там головы сложим?

— Купцам убыток.

— Ах ты, крапивное семя! — не помня себя, взвыл Кольцо. — Аршинники!

— Охолонь, охолонь... — останавливал его Ермак.

Но Кольцо уже рвал на груди рубаху.

— Мы головы кладем, а они с нашей крови барыши иметь хотят? А что будет, когда Кучумка сюды придет?

К ним подбежал верткий есаул Окул.

— Атаман! — обратился он к Кольцу. — Приказчики припас отпускать перестали!

— Что? — белея от ярости, прохрипел Кольцо.

— Сказывают, Строгановы боле выдавать не велели — хватит с вас!

— Чей голос? Кто сказал?

— Жигмонт, — сказал Ермак. — Жигмонт всем верховодит!

— Где? Подать сюды! — закричал Кольцо, кидаясь бегом к казакам, что стояли у сложенного в кучу оружия. — Сполох! — закричал он и уже с обнаженной саблей в руке: — Станишники! Ломай амбары! Бери сколь надобно! Где Жигмонт? Herad! Herad!

Перепуганный старший приказчик был вытащен за волосы. Взметнулась сабля, ахнула толпа на пристани у амбаров. Затрещали ворота лабазов, муравьями поволокли казаки на струги припасы.

— Брязга, давай! — скомандовал Ермак.

Четверо казаков бесшумно, как выдры, скользнули

к домам, амбарам и хоромам, где жили литваки.

— Мещеряк, — позвал Ермак.

— Здесь я, — ответил, словно из-под земли вырастая, татарин.

— Сейчас казаки припасом струги набьют. Ты им буйствовать не давай! Пусть отплывают сразу. А то, неровен час, еще запалят пристань. Ни к чему!

— Ладно, — ответил Мещеряк. Свистом поднял полтора десятка своих вернейших казаков и неторопливо стал спускаться к пристани.

— Ну вот и ладно.

Ермак повернулся и пошел прочь, словно ничего не происходило за его широкой спиной.

Брязга нашел его на бережку, у самой воды, в полуверсте от амбаров.

Здесь, вдали от дыма солеварен, от копоти литейного двора, на высоком взгорье, откуда открывался сказочной красоты речной и лесной простор, были поделаны дома и бани для лучших людей — мастеров, приказчиков и прочего чистого народа. Здесь жили их семьи, под защитой стоящих невдалеке караулов. Отсюда в случае опасности было легко добежать до острога и там затаиться за стенами.

Приказчики, мастера, особенно иностранцы, любили спуститься по длинной деревянной лестнице к самой воде и там посидеть на ветерке у кромки речной глади. Отсюда были не видны ни пристань, ни амбары, ни постройки и солеварни, сюда не долетал ни шум, ни дым, и душа отдыхала в покое.

Немцы и голландцы любили здесь закидывать удочки — занятие, по мнению казаков, либо бабье, либо детское и пустое. Потому хотя и быстро, но ловилась всякая дребедень. Путная рыба на крючок не шла. Ее тягали сетями или ловили в плетеные ивовые корзины-ловушки, морды.

Казаки, особенно яицкие, над немецким способом лова потешались. А самих немцев считали дураками и жалели — как бы детей, не вошедших в возраст и полный разум.

Здесь были поделаны лавочки-скамеечки с резными спинками, на которых сиживали господа степенные и мастера иностранные. Ермак заговорил с отдыхавшими здесь мастерами-солеварщиками о том о сем. Но сидеть на лавках не стал, а спустился к воде.

Брязга присел рядом на корточки, подобрал камушек, метнул. Плоский камень пошел пускать «блинчики».

— Слышь, Ермак Тимофеевич, — сказал Брязга. — Нарочный к Строгановым поскакал. Сказывают — казаки амбары поломали да припас разграбили.

— Ах ты, страхи какие! — сказал совершенно равнодушно атаман — Небось и побили кого?

— Да пятерых, — нехотя ответил Брязга. — Жигмонта да еще шляхтичей четверых...

— До смерти? — не поверил Ермак.