— Правонарушений? Ничего себе! А то, что школьные друзья моих сыновей всегда каким-то образом об этом узнают? А то, что контрагенты загадочно улыбаются? Уж лучше бы она меня избила, напала на меня или что-нибудь в этом роде, и конец. А то ведь жить не дает. Сколько она за это получит? Максимально?

— Если будет доказано, то полторы.

— Чего?

— Тысячи злотых штрафа.

— Что?!

— Весьма сожалею. Ходят слухи, что вскоре в уголовный кодекс должны внести понятие stalking[111], чтоб утихомирить таких лиц, — тогда, скорее всего, года два-три. А пока в Кодексе правонарушений есть только статья сто семь об агрессивном преследовании.

Згожельская была убита.

— Да она же спит на деньгах. Полторы тысячи! Заплатит, да еще по факсу подтверждение пришлет. А что, если не перестанет? Что, вторые полторы тысячи?

Шацкий кивнул. Разговаривая с пострадавшими, ему не в первый раз приходилось краснеть за польские правовые нормы. Устаревшие, запутанные, не успевающие за духом времени, были они либо до смешного мягки и де-факто снимали уголовную ответственность с преступника, либо абсурдно суровы, из-за чего в тюрьмах содержались лица, которых там не должно быть — участники пьяных драк, в которых никто не пострадал, но зато перочинный ножик с открывалкой для пива был квалифицирован как опасное оружие.

— Но если ее осудят за то же самое второй раз, судья может добиться ареста. От пяти до тридцати дней. Конечно, это немного, но я не думаю, чтобы ваша… — он прикусил язык, чуть было не ляпнул «конкурентка», — гонительница решилась на такое. Кроме того, после первого приговора у вас появится возможность подать на нее в суд за издержки, но это уже к адвокату.

— Подать в Польше в суд? — фыркнула Згожельская. — Да мне почти пятьдесят, я могу и не дожить до первого слушания.

Что тут скажешь? Проще нанять человека, чтоб попугал бабу? Он виновато улыбнулся. Вообще говоря, этого разговора не должно было произойти. Все оказалось делом случая. Не желая наткнуться на журналистов и собираясь заблаговременно просмотреть бумаги, он пришел в прокуратуру раньше обычного, еще до семи, а Зофья Згожельская уже ожидала его на лестнице. Была она настолько озабоченной и замерзшей, что он не решился ее сплавить — видно, к старости становился мягкосердечным.

Он встал, чтобы попрощаться, но в этот момент дверь резко распахнулась — на пороге стояла запыхавшаяся Бася Соберай, еще в шапке и шарфе, с румянцем во всю щеку. Выглядела чудесно. Шацкий еще подумал: с ее-то сердечком так бегать! И еще он подумал, что ему совсем не хочется услышать то, что она собирается ему сообщить. Хорошим это известие быть не могло.

2

Хуже всего были рога. В прошлый раз он счел их просто дешевкой, провинциальной декорацией. Сейчас же казалось, что каждая кабанья башка, каждый олений череп потешаются над ним. Внешне спокойный, внутри он задыхался от ярости — хотелось схватить кочергу и раздолбать все это на мелкие кусочки. Аж в пальцах зудело.

— Ей же семьдесят, как мы могли такое предположить, пан прокурор, это не Варшава, здесь люди доброжелательные, помогают друг другу, — заладил полицейский.

Низенький, щупленький, с большим носом, ни дать ни взять персонаж комиксов. Шацкий закрыл глаза, лишь бы только на него не смотреть. Взгляни он еще раз на этот красный нос, на эти извиняющиеся глазки — может не сдержаться и кинуться на него. Все было как дурной сон. Двое полицейских отвезли вчера Ежи Шиллера домой, припарковались возле калитки и стали готовиться к ночному дежурству. Сразу же после этого, а приближался одиннадцатый час, сердобольная соседка Шиллера, женщина со странной греческой фамилией Потелос, принесла полицейским кофе в термосе. Поступала она так изо дня в день, зная, что работа у них неблагодарная, — ее сын служил полицейским в Жешуве. Дала она им кофейку, с минуту помучила рассказами о болезнях и пошкандыбала себе восвояси, пожелав спокойной ночи. Да как в воду глядела — напившись кофе, полицейские забылись богатырским сном, стряхнуть который удалось лишь поутру. Проснулись промерзшие до костей, с отмороженными ушами, носом и пальцами, что констатировал врач и что, в свою очередь, говорило о характере апреля лета Господня две тысячи девятого.

— Возможно ли, чтобы Шиллер с ней встретился? Пошел к ней да и подсыпал в кофе наркотик?

— Исключено. Он все время был под наблюдением, мы поочередно ходили вокруг дома. Вытащили его, только чтоб поехать туда, куда вы нас вызвали вечером, пан прокурор. Она же пришла спустя минуту, как только мы вернулись, и дверь за ним уже захлопнулась.

Позади Шацкого что-то заскрипело. Вильчур.

— Старушка ничего не видела, ничего не знает и пребывает в страшной панике. Следов взлома нет, но она не уверена, были ли закрыты все двери и окна. Термос и банку с кофе мы послали на анализ. Я грешу на термос, старушка удивилась, что стоит он не рядом с мойкой, а на столе. Но в ее возрасте, как известно, человек перестает удивляться уже через минуту-другую, если удастся убедить себя, что сделал он это сам.

Шацкий кивнул, принял, мол, к сведению. Больше всего его донимало то, что даже стружку снять не с кого. У них на Шиллера не было ничего настолько серьезного, чтобы предъявить ему обвинение и арестовать. Сказать по совести, он им оказал любезность, что согласился остаться в своих хоромах — любой суд в два счета отменил бы решение о домашнем аресте. И что с того, что полицейские взяли кофе у хорошо им знакомой соседки? Ну, взяли и взяли, он тоже бы взял. Хуже всего — неизвестно, что произошло дальше. Сбежал? Кто-то его похитил? Он понял, что, в сущности, был зол на самого себя. Соображай он быстрее, сопоставляй факты лучше, сумей разобраться в том, что уже видел, только не понял значения, — тогда…

— Следов борьбы нет? — спросил он.

— Нет, — пробормотал Вильчур. — Либо вышел на своих двоих, либо его вынесли.

— И я об этом подумал. Пошлите на анализ бутылки из бара и стакан на пианино. Вдруг ему тоже что-то подсыпали, а в придачу оставили отпечатки.

— Объявляем о розыске?

— Ни в коем случае, с меня уже достаточно унижений в этом деле. Чтоб через минуту узнать, что очередной главный подозреваемый повис где-то на крюку. Пошлите в газеты объявление, мол, разыскиваем важного свидетеля, и такой версии будем придерживаться. Свидетель, важный свидетель.

Из кухни Шиллера вышла Бася, остановилась возле них.

— И что? — спросила она. — Думаешь, это следующий из той же серии? Теоретически стиль тот же. Жертвы бесследно исчезают из дому, а через несколько дней обнаруживаются с выпущенной кровью.

— Не каркай, этой жертвы еще не обнаружено. Молись, чтоб Шиллер оказался жив, признался во всем, а у нас одной заботой стало меньше.

Щелк. В голове что-то снова щелкнуло. Он что-то сказал или сказала Соберай?