— Да, — удрученно вздохнула испанка, — на борту фрегата я обходилась с ним так грубо, что теперь не вправе в чем-либо его винить! — тут сеньорита внезапно схватила экономку за руку и одним духом выпалила: — Я хочу только, чтобы Риган любил меня! Но ведь это я сама прогнала его после смерти Михеля!

— Успокойтесь, успокойтесь, госпожа, — засуетилась фрау Хольц, обнимая Сирену и поглаживая ее по спине ладонью. — Возможно, вы и обидели менеера ван дер Риса, но то же самое можно сказать и о нем.

— Как я посмотрю в глаза Ригану? Всякий раз, когда я его вижу, у меня разрывается сердце!

Недавняя сцена в комнате ван де Риса вспомнилась Сирене. Женщина понимала, что если уступит терзавшему ее чувству заброшенности, ее жизнь окончательно потеряет смысл.

Фрау Хольц почувствовала, что Сирена собралась с силами. Она заглянула в эти сверкающие изумрудно-зеленые глаза госпожи и, заметно повеселев, сказала:

— Вот так-то лучше! Сегодня вам нужно держать себя в руках. Ваши тропинки не раз пересекутся в течение вечера, но не следует выворачивать перед ним душу наизнанку. Будьте таинственны и загадочны! А теперь, — ласково проговорила экономка, — вам, госпожа, нужно немного вздремнуть, чтобы набраться сил и выглядеть свежей!

Сирена почувствовала, что ноги у нее буквально наливаются свинцом от усталости. Но, поднявшись к себе в комнату и улегшись на кровать, она поняла, что уснуть ей будет непросто. Мысли упорно возвращались к одному и тому же предмету. Лицо Ригана по-прежнему стояло перед глазами.

Сирена беспокойно повернулась на постели и, порывисто взмахнув рукой, нечаянно сбросила с туалетного столика лампу. Послышался звон разбитого стекла, напомнивший ей о той ночи много лет назад, когда ван дер Рис ворвался к ней в спальню…

* * *

Это случилось сразу после вечеринки у Цезаря Альвареса. Риган подошел к двери и попросил впустить его.

— Цезарь — твой любовник? — задал он вопрос, когда она открыла ему.

— Ты слишком пьян, Риган, я отказываюсь тебе отвечать.

Ван дер Рис наконец вошел в спальню, и по его лицу нетрудно было догадаться, что он не доверяет своей супруге. Однако это его, похоже, не обескураживало.

— Я хочу тебя, — повторял Риган, обнимая Сирену и жадно ища ее губы. — Я хочу тебя.

Супруга попыталась вырваться, но это не удалось ей. Риган был чрезвычайно силен. Не обращая внимания на сопротивление Сирены, он поднял ее на руки и прижал к груди, нашептывая ей на ухо нежные, страстные слова.

Потом ван дер Рис положил возлюбленную на постель и осторожно стал снимать с нее платье. У Сирены закружилась голова, дыхание стало неровным, прерывистым.

— Пожалуйста, Риган, не делай этого. Как мы потом будем смотреть друг другу в глаза?

Вместо ответа он снова поцеловал ее, в то же время продолжая стаскивать платье. Сирене ничего не оставалось, как только покориться охватившей ее страсти. Казалось, все обиды были преданы забвению, но вдруг Сирена поняла, что не может уступить Ригану, только что унизившему ее подозрением.

— Остановись, Риган! — прокричала Сирена, отталкивая супруга. Тот промолчал, но по его глазам можно было прочесть, что он не отступится от своего намерения.

Ван дер Рис, слегка пошатываясь (он пил в этот вечер особенно много), двинулся на Сирену. Испанка знала, что, если он схватит ее снова, вырваться будет уже невозможно. Она попятилась, нащупав под рукой щетку для волос в серебряной оправе.

— Не смей подходить ближе, — пригрозила Сирена, — а не то…

В следующее мгновение Сирена была вновь распластана на постели, с ужасом ожидая дальнейшего. Риган, ни слова не говоря, разбил стеклянный колпак лампы, стоявшей возле кровати, и, послюнив пальцы, погасил фитиль. Потом он сжал коленями сопротивляющуюся супругу и сорвал с нее одежду. Сирена почувствовал прикосновение сильного, мускулистого тела к своей бархатистой коже.

Риган в безумии страсти целовал возлюбленную в губы, в щеки, в грудь. Испанка почувствовала, что и в ней тоже понемногу разгорается любовное пламя. Перед ней был ван дер Рис — тот самый мужчина, который в каюте мерно раскачивающегося на волнах фрегата научил ее заниматься любовью. Она закрыла глаза и вновь ощутила солоноватый привкус тумана, который в ту незабвенную ночь окутал их судно…

* * *

Даже теперь, годы спустя, Сирена все еще чувствовала на губах вкус его поцелуев. Но когда она в полузабытьи вытянула руки, желая обнять любимого, а нашла перед собой лишь пустоту, сердце болезненно сжалось, пронзенное болью одиночества…

Фрау Хольц, заглянув в комнату к Сирене, обнаружила, что ее госпожа занимается своей прической, причем с крайне мрачным выражением лица. Сон, похоже, не освежил ее.

— Готовы ли вы надеть платье? — спросила экономка, надеясь, что сможет приободрить хозяйку. — Не помочь ли вам с застежками?

— Да, пожалуйста, — задумчиво кивнула головой Сирена.

Фрау Хольц достала из шкафа несколько нижних юбок.

— Сколько наденете? Три, четыре?

— Ни одной, — твердо ответила госпожа, зная, что экономка отнесется неодобрительно к ее решению.

— У вас, должно быть, платье на чехле? — осторожно высказала предположение домоправительница.

— Нет, — отрезала Сирена, — но я не желаю выслушивать ваши возражения. Просто помогите мне одеться и, если это возможно, воздержитесь от комментариев! Пока что я хочу, чтобы вы позаботились о шпильках для моей новой прически.

Фрау Хольц недовольно поджала губы. Госпоже редко случалось вести себя столь грубым и бесцеремонным образом. Нужно было глубоко задеть ее, чтобы привести в подобное бешенство. Поскольку старушке не хотелось, попав под горячую руку, прогневить госпожу и в результате быть отосланной на «Рану» в качестве кухарки и судомойки, она решила впредь воздерживаться от вопросов, Конечно, она могла сказать, что занята делами по дому и просто выйти из комнаты Сирены, однако врожденная вежливость и обходительность удерживали немку от подобного шага. Если уж с госпожой стряслось что-то неладное, о причинах этого разумнее всего узнать из ее собственных уст. Фрау Хольц знала, что госпожа скоро смягчится и сама поделится с ней своими переживаниями.

Сирена села перед трюмо и принялась расчесывать гребнем свои черные густые волосы. Когда фрау Хольц взяла щипцы для завивки, чтобы нагреть их над пламенем масляной лампы, испанка остановила ее.

— Это нам не понадобится.

Сирена зачесала волосы назад и, собрав их в тугой узел на макушке, перевязала золотой тесьмой. Погрузив пальцы в банку с помадой, она растерла часть ее содержимого в ладонях и нанесла помаду на волосы, от чего те мгновенно приняли маслянистый, с вороненым отливом, глянец. Узел на затылке пронизали крест-накрест две небольшие спицы, украшенные бриллиантами.

— Госпожа, — испуганно пробормотала фрау Хольц, — вы сделали себе прическу, как у китайки!