Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Похоже, ты ненавидишь его. — Тони почесал голову. — Женщины. Никогда их не понимал. Да ну ладно, вернемся к работе. Сегодня вечером филе из устриц, ты знаешь. Народу будет полно, тебе это должно понравиться, потому что в устрицах мало холестерина, а на вкус они гораздо лучше домашнего сыра.
И Тони оказался прав. Ресторан был переполнен с четырех часов — с ранних пташек, и не пустел ни на минуту. И миссис Миллер, евшая за четверых, не выказывала желания уйти. Тем более что над ней каждую минуту склонялся Ал, целовал ручку, нашептывал пошлую чепуху и называл — Шелби не поверила своим ушам — «Алтея, дорогая».
Несколько часов назад — примерно тогда, когда к Тони пришла миссис Миллер, — дядя Альфред сбросил маску «сурового парня» и начал проявлять профессиональную обходительность и врожденную элегантность, восхищавшую всех женщин. Между тем привести в восторг престарелых обитательниц Восточного Вапанекена было делом не из легких. Как же она забыла, что дядя Альфред способен очаровать и птичек на ветках? В сущности, он не очаровывал только карты и лошадей. Хотя всю жизнь пытался это сделать.
Завсегдатаи тоже провели здесь весь день, двое из них уходили и приходили, потом на время ушли трое, а затем все шестеро набросились на филе из устриц после целого дня, проведенного за кофе и разговорами.
Двое других посетителей просидели весь день за столиком Куинна, в углу, явно не намереваясь уходить, пока не появился сам Куинн, желавший поужинать.
Шелби не знала этих мужчин, но поняла, что никогда не забудет их. Они были огромными. Огромные головы, огромные руки, огромные животы и ляжки. Они непрерывно курили и уже заказали четыре порции спагетти. И это, чтобы всего лишь перекусить, поскольку теперь они уминали внушительные бифштексы с гарнирами. Рубашки и клетчатые брюки из полиэстера с трудом сходились у них под животами.
И они не разговаривали. Не проронили ни слова, только сделали заказы Табби, которая, закатывая глаза, писала в блокноте. Потом подошла к Шелби.
— Большие плохие мальчики, — театральным шепотом сообщила официантка. — Очень большие плохие мальчики, уж мне ли не знать. Пока не сбежал мой идиот муж, такие столько раз ошивались вокруг моего дома, стуча в дверь и пугая детей. Держись от них подальше, милочка, ты им на один зубок.
Незнакомцы, казалось, не беспокоили дядю Альфреда, который до конца своей смены убирал со столов и подавал напитки. Он даже довольно долго задержался у их столика, наполняя кофейные кружки и проводя время в обществе двух немых, неулыбчивых мужчин. Но ведь это был дядя Альфред! Он мог очаровать кого угодно. Даже миссис Миллер. Хотя с двумя пожирателями бифштексов ему, похоже, не так повезло.
Шелби обдумывала слова Табби, и у нее рождались все новые вопросы. Возможно ли это? Могут ли эти два человека следить за дядей Альфредом? Обидеть дядю Альфреда? Нет. Это глупо. Она теперь видит заговоры везде — от завсегдатаев до Куинна. И тем не менее?..
— Привет, я не опоздал на филе из устриц? Я увидел, что оно значится на вывеске снаружи. И разве «филе» пишется не с одним «л», или ты просто сдалась?
Шелби обернулась и увидела улыбающегося Куинна. Сердце у нее ухнуло куда-то вниз, затем, подскочив, оказалось в горле. Боже, она любит человека, которого ненавидит! Его глаза искрились, и она вспомнила, как они затуманиваются от страсти. Улыбка Куинна гипнотизировала ее, поэтому Шелби думала только о том, что чувствовала, какими на вкус были его губы, когда он целовал ее.
Она не посмела опустить глаза ниже его шеи, потому что там начинались настоящие трудности, особенно когда она заставила себя вспомнить, что Куинн стоит на самой низкой ступени, он — телохранитель. Наемная нянька, затащившая сестру своего клиента в постель. Да, ниже некуда…
— Ты действительно хочешь устриц? — спросила она наконец.
Куинн улыбнулся и покачал головой.
— Ни за что. — Он убрал светлую прядь, выбившуюся из ее прически.
Куинн спросил себя, что будет, если он сейчас подхватит Шелби, перебросит через плечо, унесет назад, в квартиру, и станет заниматься с ней любовью, пока у нее не расплавятся кости. Прибавится ли тогда жизни в ее глазах? Станет ли улыбка более естественной? Скажет ли она наконец, что любит его… или хотя бы то, из-за чего она такая печальная, такая далекая? Впрочем, Куинн не хотел этого знать. Ничуть не хотел, пока Шелби не оказалась в его объятиях, не насладилась любовью, а он не сделал свое идиотское признание.
— Какие-то… э… боюсь, твой столик занят, — промолвила Шелби, подавая ему меню и делая знак, чтобы он шел за ней к худшему столику в зале и единственному незанятому. Отодвинув для него стул, она отступила на шаг. — Подойдет?
— Подойдет, если я не опоздал к твоему перерыву на обед и ты согласишься поесть со мной.
Куинн видел, что глаза ее стали пустыми, плечи поникли, и только потом она приняла свою обычную осанку модели.
— Я уже поела. Извини.
— Тогда увидимся позже? Провожу тебя домой? — Она покачала головой:
— Спасибо, нет. Мы с Брендой идем в кино. Решили посмотреть Джулию Роберте в новой романтической комедии. Но все равно, спасибо за предложение. Я… мы увидимся завтра… в другой день. Уверена, тебе нужно наверстать работу, поскольку большую часть времени ты проводишь здесь. Благодарю тебя за заботу обо мне, но сейчас со мной уже все хорошо, правда. Так что спокойно работай над своей книгой.
— Конечно. — Куинн кивнул, сделав вид, будто не понимает, что его, попросту говоря, послали. — Спасибо. Мне действительно нужно наверстать кое-какие дела, возможно, набрать что-то из моих интервью. И еще я должен написать для Джорджа речь…
Все это было так неуклюже. Шелби видела, что Куинн тоже это понимает. Так чертовски неуклюже. Два человека, которые лежали в одной постели, сейчас вели себя гак, словно оба пытались найти вежливый способ сказать: «Спасибо, но не стоит».
Шелби наклонила голову, потом снова посмотрела на него.
— Послушай, Куинн, мне… мне нужно немного времени, хорошо? Ты сказал… ну, ты знаешь, что ты сказал. — «Все, кроме правды», — напомнила она себе. — Мне нужно время, чтобы об этом подумать. О нас.
— Разумеется, Шелли, — согласился Куинн, мысленно задаваясь вопросом, можно ли гнать самого себя пинками вдоль улицы. Сегодня вторник. Она уезжает в субботу, после большого ужина. Его время стремительно истекает. — А как насчет вечера четверга? Поздний ужин, после работы? Два дня врозь, Шелли, два дня на раздумья. Этого достаточно?
— В четверг вечером, — повторила она, слегка расслабившись, веря, что снова взяла себя в руки. Если бы Шелби не думала, не мечтала, не любила его так сильно. Негодяй! — Да, это было бы прекрасно. — И затем она отступила, так как к столу приближался дядя Альфред со стаканом воды в одной руке и стеклянным кофейником в другой.
— Добрый вечер, сэр, — любезно произнес дядя Альфред, ставя пластмассовый стакан. — Не хотите ли кофе? Настоятельно рекомендую вам этот напиток.