В ожидании заправщиков мы решили отдохнуть в каком-нибудь доме. Власенко отказался составить нам компанию, сославшись на то, что он чувствует себя гораздо комфортнее в своей неплохо оборудованной машине, чем в чужом доме. Мы с Семеновым оказались не столь строгих правил, как наш командир, и постучались в дверь к селянину, все время наблюдавшему из-за калитки за нашей колонной. Еще раньше мне показалось странным, что мужского населения здесь не было видно. Это и понятно: с началом войны многие мужчины были мобилизованы в Красную армию, кто-то добровольно ушел в немецкие батальоны «Нахтигаль» и «Роланд», в УПА, а кто-то подался в бандеровские отряды или к сечевикам атамана Бульбы-Боровца.

Нас встретил невысокого роста, кряжистый, как столетний дуб, хозяин. Ему уже было, наверно, за шестьдесят. Хозяин крепкий; на его подворье, в просторных хлевах и сараях мычала, хрюкала и кудахтала разная живность. Хозяйка, суетливая черноглазая женщина, заметно моложе своего мужа, быстро поставила на стол всевозможную снедь и четверть самогона. Самогон мы лишь пригубили из уважения к хозяевам, а копченая домашняя колбаска с чесноком пришлась по вкусу. Хозяин усердно угощал «товарищив» офицеров, в то же время очень уж интересовался, что будет при «Советах» — колхозы или единоличные хозяйства? Немецкая администрация колхозы разогнала, землю раздала селянам, каждый хозяин платил налоги, и это многих устраивало.

Мы видели, что крестьяне здесь жили зажиточно и объединяться в колхозы вряд ли горели желанием. Семенов стал объяснять хозяину, что после освобождения Украины от гитлеровских оккупантов, повсеместно установится Советская власть и будут организованы колхозы. На лице хозяина появилась кислая гримаса. На этом наш отдых и пропагандистская работа в доме украинского крестьянина закончилась. В доме появился вестовой, сообщивший, что прибыли бензозаправщики. Мы находились в глубоком тылу неприятеля, и дивизион уходил следом за танковыми и мехбригадами все дальше и дальше, приближаясь к государственной границе с Румынией. Практически мы не встречали врага, и это очень меня настораживало. Свои опасения я высказал Власенко:

— Не нравится мне такая картина. У немцев нет сплошного фронта, но наверняка существуют опорные пункты полевого типа, не связанные между собой огнем.

Командир дивизиона не придал этому никакого значения, только сказал:

— Впереди нас прошла разведка, прошли танковые и механизированные бригады, так что беспокоиться нечего.

Я стоял на своем: — Танки могли пройти, разбить один-другой опорный пункт или же обойти их, а мы можем напороться на неприятности. Все-таки без разведки двигаться опасно.

Тогда я исходил из того, что армия уже полмесяца находилась в тылу противника, и наши части не только сдерживали немцев, но и вели наступательные бои в обстановке сложной и неопределенной, что нередко оборачивалось большими потерями людей и техники.

С моими доводами Власенко вынужден был согласиться и издал приказ не делать и шагу без разведки. Такая тактика оправдала себя, потому что в дальнейшем немцы не только оказывали сопротивление, но и при первой возможности переходили в контрнаступление. Это мы почувствовали на берегах Южного Буга.

Комбриг Липатенков приказал ускорить продвижение к Жмеринке и нашего артиллерийского дивизиона, чтобы оказать поддержку 1-й гвардейской танковой бригаде полковника Горлова, которая уже вела бои у поселков Сутиски и Гнивань.

У поселка Сутиски я направил командира взвода управления дивизиона с пятью солдатами в разведку, опасаясь, что здесь мы можем столкнуться с крупной немецкой частью. Вот что мне потом рассказали разведчики: «При подходе к реке Южный Буг оставили машину в лесу, в укрытии. Реку перешли по льду. В поселке Сутиски постучали в крайнюю избу. Дверь открыла девочка лет десяти, худая, бледная. Сразу спросила: «Бить будете?» Мы были удивлены до крайности. Оказалось, что тут зверствовали полицаи, житья не давали селянам. Ребенок выложил нам все, что ему было известно. Немцев в селе не было, но в школе размещалось человек десять полицаев. Идти дальше мы не решились, за Бугом была уже румынская территория, а вот с полицаями быстро разобрались. Комнату, где они отдыхали, забросали гранатами. Утром снова перешли реку и благополучно вернулись домой».

Разворачивать свои орудия и вступать в бой в эти дни дивизиону не пришлось: танкисты шли настолько быстро, что мы не успевали следовать за ними. Горелову удалось захватить село Жуковцы и разгромить колонну автомашин и тягачей с пушками на прицепе. Затем он ворвался в Жмеринку, обстрелял эшелон с танками, проник на аэродром, где уничтожил несколько бомбардировщиков.

Закрепиться в Жмеринке 1-й танковой бригаде не удалось: ее не поддержал командир 40-й танковой бригады полковник Веденичев, застрявший под Гниванью, отбивая атаки крупных сил противника.

Здесь, в районе Винницы и Жмеринки, по воспоминаниям командарма Катукова, немцы сосредоточили десятикратное превосходство в живой силе и технике. Его дополняет командир 8-го гвардейского мехкорпуса И. Ф. Дремов: «Фашисты настойчиво уплотняли боевые порядки свежими резервами, создавая на важных рубежах сплошной фронт обороны… За 17 дней наступления 1-я танковая армия, в составе которой находился и наш корпус, прошла с боями около 300 километров, освободив ряд городов и населенных пунктов Правобережной Украины. Несмотря на быстрое продвижение, 1-й танковой армии пришлось не только сдерживать, но и отражать мощные контрудары немцев в районе Жмеринки — Винницы. Только благодаря стойкости и мужеству солдат и офицеров армии был сорван коварный план врага — разгромить войска левого крыла фронта и отбросить их на север».[30]

Надо признать, что войска 1-й танковой армии за две недели непрерывных боев были настолько измотаны, что продолжать наступление уже больше не могли. Наверно, это понял и командующий фронтом генерал Ватутин. Связавшись со Ставкой, он разрешил отвести корпуса генералов Гетмана и Дремова на рубеж реки Соб, в район сел Возовки и Ильинцев, где приказал перейти к обороне. К обороне переходили и войска 38-й армии.

Вторая половина января 1944 года проходила в непрерывных боях. Немцы, пробиваясь на север, пытались вытеснить танковую армию с занимаемых позиций и в конечном итоге разгромили ее. Катуков вынужден был бросить в бой свой последний резерв — 64-ю танковую бригаду. Но этих сил было недостаточно, чтобы удержать позиции. Положение спас 31-й танковый корпус генерала В. Е. Григорьева, прибывший из резерва Ставки.

Туго пришлось и нашей 19-й мехбригаде. Комбриг Липатенков маневрировал всеми силами и средствами, но противник с каждым днем усиливал удары. Дремов отмечал: «Ф. П. Липатенков — умен, трудолюбив. Особенно умело руководил подразделениями в ближнем бою. Я лично сам видел, с какой беззаветной храбростью дрались его гвардейцы в районе местечка Ильинцы».[31]

Не только в местечке Ильинцы нам пришлось выдержать тяжелейший бой. У села Ободное, куда нас оттеснили немцы, тоже кипел жаркий бой. Здесь погиб шофер моего штабного вездехода Василий Поликарпов. Пришлось самому садиться за руль и почти месяц водить машину, пока не прислали замену.