– Нет.

– Вас оскорбляли физически или вербально?

– Если вы имеете в виду, орал ли он на меня или применял ко мне силу, – нет.

– То есть все, что происходило в той комнате, было по согласию?

Кэсси пожала плечами.

– Это уж вам решать.

– Кэсси, мне жаль, – сказала Оливия. – Мне по-настоящему жаль. И я уверена, что выступаю и от имени Тома с Биллом, говоря, что мы очень за вас. Мы очень глубоко за вас.

– И мы здесь для вас, – вставил Билл. – Мы за вас горой.

– Тогда верните мне мою роль.

Том, Билл и Оливия обменялись страдальческими взглядами.

– Кэсси, – бережно промолвила Оливия. – Вам не актерская работа нужна, вот правда, – вам нужна терапия. Поработать над собой. Вам совершенно точно не нужно ломать себе карьеру и репутацию, вынося на публику свое согласие участвовать в переговорах через постель. Вы же наверняка понимаете, как это будет смотреться со стороны.

Кэсси улыбнулась. И затем, не проронив больше ни слова, встала и вышла.

Оливия Живанши забыла, в каком веке живет.

Еще десять лет назад – или даже семь – любую актрису, публично объявившую о своей связи с жирным уродливым стариком исключительно ради того, чтобы получить важную роль в кино, затравили бы как шлюху до полного карьерного забвения. Подобные аморальные сделки оставались гаденьким секретиком между хищником и инженю, о которых далее полагалось никогда не заикаться. Вся власть принадлежала мужчине, весь стыд ложился на женщину. Так было всегда и, как всем казалось, всегда и будет.

Да вот только нет. Правила гендерных взаимодействий, незыблемые с зари времен, оказались вдруг поколебленными.

Женщины принялись рассказывать свои истории.

Но и тогда никто не изложил свою историю так, как Кэсси. Кэсси пожаловалась не только на порочную систему, оставлявшую молодым женщинам исключительно трудный выбор, но и на то, что, совершив этот трудный выбор, женщина, блядь, оставалась ни с чем.

Как Кэсси сообщила миру, вот это уже было ого-го как #НеОК.

Вся сага #ЯТоже с этим сообщением вышла на радикально новый уровень, и Кэсси Триндер идеально подгадала по времени.

Ей неоткуда было знать, что свое заявление она сделала как раз в тот момент, когда латтелюбивые борцы за социальную справедливость из Команды Ко подняли свежайшую отчаянную инициативу по ребрендингу на мачту корабля “Мы с вами ланчуем”. И благодаря этому, когда Кэсси выступила против аморального отношения к себе со стороны “Мы с вами ланчуем”, ее слова со злорадным восторгом подхватили “Англия на выход”, а также остатки широкой прессы как очередное свидетельство возмутительной двуличности неолиберальной святейшей элиты Команды Ко.

Уж до чего убедительный у нее случай – у Кэсси. До чего отличная история. В ней было все: секс, власть, деньги и – в самой середке – неистовая, отважная, решительная дамочка, которая не собиралась больше это терпеть.

Когда агент Кэсси объявил, что еще одна пострадавшая от Вайнштейна собирается разговориться, медиа, конечно же, ринулись как ненормальные: этот конкретный кладезь пересох много лет назад, и появление новой жертвы легендарного чудовища из самого эпицентра эпохи #ЯТоже – золотая новость.

– Но только я с этим пришла не как жертва, – заявила Кэсси за круглым столом в “Вольных женщинах”[109]. – А пострадала я исключительно от того, что меня обули.

– Да вас, подруга, как есть обчистили, – сказала Дженет Стрит-Портер. – “Мы с вами ланчуем” отсутенерили вас – и привет с кисточкой.

– Вот, блин, именно, – согласилась Колин Нолан[110]. – Это всё мужики! Правильно я говорю, дамы?

Аудитория зааплодировала, а Кэсси гнула свое:

– Теперь-то мы поголовно говорим – “да все знали”. Теперь-то мы поголовно говорим, что Харви и ему подобные были секретом Полишинеля. Ну, раз все знали, следовательно, знали и Том с Биллом из “Мы с вами ланчуем”. Они знали о Харви Вайнштейне все. Не мне стыдиться! Им! Я сделала то, что считала необходимым для выживания в лютом патриархальном мире мужской вседозволенности, и желаю, чтобы заключенную сделку соблюли! Словесный договор был заключен. Заключен был оральный договор. “Мирамакса” в этом деле нет, но “Мы с вами ланчуем” по-прежнему работают и снимают мой фильм без меня, и вот это не ОК. Дженет? Колин? Я права?

– Чертовски права.

– Жми, подруга!

В истории “Вольных женщин” то была первая стоячая овация. Употребленное Кэсси “оральный договор” в значении “устный договор”, возможно, и ошибка, – а возможно, сознательный выбор. Так или иначе, это закрепило за ней репутацию крутейшей, неистовейшей, отважнейшей женщины, пережившей сексуальное домогательство, во всей этой депрессивной истории патриархата в шоу-бизнесе. Юридически договора у нее не было, но внезапно – и в пику всем прежним устоям – она заняла нравственную высоту. В голливудской секс-саге возникла освежающая новая грань.

“Мы с вами ланчуем” оказались совершеннейшими злодеями. Потворствующими. Отступниками. Насильниками. Жуликами. И, что еще хуже для компании, чей прирожденный стиль – обаятельная английскость, народ обвинил их в том, что они не джентльмены.

Колин Фёрт объявил, что “Мы с вами ланчуем” для него отныне в том же списке, что и Вуди Аллен[111], – в списке кинематографистов, с которыми он, Колин Фёрт, больше работать не станет.

Том и Билл корчились в муках. У них на носу основные съемки громадного фильма, а взбешенный интернет требовал, чтобы они уволили Петрушу Маллигатани и взяли двадцатипятилетнюю откровенную шлюху с внешностью барменши из “Молодых и неугомонных”[112] на роль принцессы-девственницы Елизаветы.

Петруша Маллигатани лезла из кожи вон, выдавая декларацию за декларацией, дескать, она горой за всех переживших все на свете. Каждому встречному и поперечному она готова была рассказать, что Кэсси Триндер – ее героиня и что из уважения к Кэсси и себе самой как к сильным, неистовым и отважным женщинам она все же снимется в “Королевском чулане”, но посвятит свою игру кампании #НеОК и перечислит часть своего гонорара в какой-нибудь женский приют в Мумбаи. Может быть.