Уже позднее миграционная служба Финляндии по договоренности с Советским Союзом в 1944 году выдала всех «беженцев» — инкери, карелов, вепсов и саамов — обратно в СССР. Под статус «беженца» чиновные дамы определили всех неэтнических финнов. В вагоны без объяснения — и за восточную границу. А там — добро пожаловать в рудники. Говорят, встречались среди охранников этих поездов с финской стороны правильные люди, не особо утруждающие себя поимкой беглецов, тогда удавалось хоть как-то спастись. Моему деду (деду автора) — не удалось, а шесть лет в норильской шахте до самого побега с ГУЛАГа здоровья и патриотизма ему не добавило (о моем деде в моей книге «Полярник»).

На железнодорожной станции «Свирица» пулеметную команду 6 финского полка переформировали, также переформировали и самого Антикайнена.

— Отправляетесь по решению РВС подальше, — сказали ему. — Ура, товарищи!

— Как так? — удивился Тойво.

— А вот так! Ты принят в ряды коммунистической партии, будешь теперь с честью нести звание партийца-ленинца.

Из двух рот, 4 и 5, шестого финского полка организовался второй батальон этого же полка. Антикайнен автоматически сделался комиссаром батальона. Ему ничего не оставалось, как чесать в затылке: где его богатства, где его милая Лотта, где его спокойная жизнь?

В Питере он надеялся получить через связи Куусинена хоть какую-то весточку от своей девушки, в Питере он надеялся завязать с карьерой военного, подавшись хоть куда — может, даже, к самому Бокию. Теперь он был готов и к этому, но судьба сделала очередной зигзаг, превратив Тойво в коммуниста, в комиссара, в активного участника гражданской войны в России.

Если воевать, то, конечно, не на своей земле. Антикайнен не участвовал в финской междоусобице, его не очень волновало, кто победит у русских, он воевал только потому, что так получилось.

Сформированный батальон должен был быть отправлен на север — слухи просочились, даже, несмотря на завесу «секретности». Там окопалось какое-то «Северное правительство», которым руководил некий старичок Чайковский. Сам-то он еще в январе 1919 года отбыл в Париж, но интервенты, приглашенные им, остались.

Это были англичане, австралийцы французы и датчане. В основном, они занимались пушным промыслом, то есть обороняли от всех, кому не лень, свои пушные фактории и пакгаузы. Охотники-промысловики вступили с ними в сговор, поэтому также охотно выходили на тропу войны.

А Троцкому, когда тот попытался договориться со всеми, показали на дверь: пошел вон, шченок! Но не интервенты заботили Троцкого со своими троцкистами — его заботили клянчившие вооружение у англичан беляки. Эдак, они не только на севере укрепят свое положение, но и к югу двинутся! Сталин над этим только посмеивался: я-то Петроград отстоял, а ты, Лева, теперь попробуй с севером справиться!

Окончание финской Олонецкой экспедиции плавно перетекло во всеобщее Карельское восстание. Основная идея была все та же: освободить братский карельский народ. Только инкери сами себя освобождали на Карельском перешейке.

Юг Советской Карелии, натерпевшийся этнических чисток, с финнами водиться не хотел. Центр и север дул щеки и доказывал свою самостийность, мол, финнов будем использовать, а дружить с англичанами. Но на самом деле общая картина всех, так называемых, «племенных» войн была сугубо потребительская — сложно назвать экономическая.

Финским барыгам нужен был лес — вырубить все, к едрене фене, и получить от этого прибыль. Немецким нацистам нужно было познание в чистом виде, чтобы добытые древние знания повернуть под свои мифические цели. Англичанам нужна была пушнина, беспошлинная и первоклассная. Австралийцам нужно было выразить свое каторжное прошлое: бери, что плохо лежит, бей, кто слаб, и всегда кричи, как потерпевший. А датчанам нужно было показать, что они тоже есть, что жена Николая-царя — датская принцесса. Что было нужно французам — да пес его знает, вероятно, что ничего. Где здесь помощь карелам, ливикам и людикам?

Батальон с Тойво доехал на поезде почти до города Медвежьегорска, выгрузился с эшелона и немедленно побежал воевать. Конец Олонецкой экспедиции оказался всего лишь началом!

  Through the travail of the ages,

  Midst the pomp and toil of war,

  Have I fought and strove and perished

  Countless time upon this star.[12]

В Медвежьегорске базировались англичане, они и приволокли сюда катера береговой охраны и гидросамолеты — вот, оказывается, где то место «невесть откуда». Финнами здесь и не пахло, пахло контрреволюцией. Те же самые парни в кожанках, те же самые солдаты и офицеры, что творили Революцию, но под другим революционным знаменем. Это не было зеленое знамя ислама, это был все тот же красный флаг, но какой-то мелкобуржуазный, то ли партии эсеров, то ли партии кадетов, то ли еще кого-то.

Финнам-красногвардейцам, впрочем, было по барабану. Им была поставлена задача: отнять у англичан движимое-недвижимое имущество, перевербовать их на свою сторону и забить на «Северное правительство».

— А стрелять-то в этих англичан можно? — спрашивали бойцы перед высадкой из поезда.

— Можно, — разрешил Антикайнен, слегка поразмыслив. — Даже нужно.

Склонить врагов на свою сторону во время боевых действий — это была хорошая задача, выполнимая. Не в плен взять — а сделать союзником. Англичане в отношении к местным жителям и к союзникам-белякам проявляли редкое паскудство, сложно было представить, что в отношении с противником они могут повести себя как-то по-иному. Поэтому батальонное начальство решило, что приоритетом являются трофеи, ну, а с интервентами — это уже, как получится.

Едва ввязавшись в непонятную перестрелку, Тойво решил, что воевать с англичанами в скалах, перелесках и сплошных холмах — это все равно, что изначально упустить преимущество. Ландшафт, знакомый интервентам по временам обучения в каких-то английских стрелковых военных школах, в Медвежьегорске был примерно таким же, как где-то на Британских островах. Вот и действовали они очень толково, не теряя времени на раздумья и поиск решений.

Главный англичанин сидел в своем штабе, пил чай с молоком и смотрел в бинокль. Видна была только его каска, да кружка, которую он изредка выставлял на верхний мешок с песком. Дело было летнее, поэтому штаб был тоже летний. Артиллерией никакой поблизости не пахло, поэтому врытый между гигантскими валунами штаб сверху закрывался стильной маскировочной парусиной.

Все интервенты чувствовали себя в полной безопасности и могли отстреливаться вплоть до осенних дождей. А там сядут на свои гидросамолеты — и улетят куда-нибудь в Архангельск, где у всех иностранцев-воинов было гнездо.

— Лучше бы они сейчас улетели! — сказал боец Туомо. — Только внимание наше отвлекают!

Действительно, приходилось считаться с английским бастионом и одновременно отбиваться от белогвардейских отрядов,