Каждый раз, как наш праведный король слышал, как сарацины обрушивают на нас греческий огонь, он садился на свое ложе, молитвенно складывал руки и со слезами говорил: «Боже милостивый, убереги моих людей!» Я искренне верю, что именно его молитвы сослужили нам добрую службу. Всю эту ночь, каждый раз, когда на нас обрушивался огонь, он присылал одного из своих камергеров спросить, как у нас дела и не причинили ли нам вреда огненные ракеты.

Как-то одна из них упала рядом с башней, которую охраняли люди Пьера де Куртене, и обрушила берег рукава. После этого рыцарь л'Обигуа добрался до меня и сказал: «Мессир, если вы не придете к нам на помощь, мы все сгорим, потому что сарацины так неотступно обстреливают нас стрелами с горящими наконечниками, что кажется, будто к нашим башням подступает огненная ограда». Торопливо кинувшись к этому месту, мы убедились, что он говорил правду. Мы раскидали пламя, но прежде, чем мы окончательно справились с ним, сарацины осыпали нас стрелами с другого берега рукава.

Братья короля охраняли башни днем и с их верхушек обстреливали из арбалетов людей в лагере сарацин. Король решил, что, поскольку граф д'Анжу стоит на страже днем, мы должны охранять башни по ночам. И как-то днем, когда граф д'Анжу занимал свой пост, а мы готовились в сумерки сменить его, все мы были поражены до глубины души, потому что сарацины едва не снесли наши башни. На этот раз они пустили в ход свои метательные машины при свете дня и стали обстреливать наши башни греческим огнем, хотя раньше бомбардировали их только по ночам.

Они подтащили баллисты вплотную к дороге, которую мы прокладывали по дамбе через протоку, и стали закидывать ее таким количеством камней, что никто не осмеливался приблизиться к башням. Естественно, обе башни сгорели. Граф д'Анжу был так близко к ним, что попытался броситься в огонь и вытащить их. Но если даже он был вне себя от ярости, я и мои рыцари благодарили Господа, что он уберег нас, ибо, будь мы ночью на страже, то сгорели бы живьем.

Когда король услышал об этом несчастье, он созвал всех пэров своей армии и попросил каждого их них дать ему сколько-нибудь древесины со своих кораблей, чтобы проложить новую дорогу и помочь перекрыть протоку. Он ясно объяснил им, что больше нет дерева, подходящего для этой цели, кроме того, что мы можем получить с кораблей, доставивших сюда наше добро и оборудование. Каждый принес столько, сколько хотел дать, и, когда башни были построены заново, стоимость древесины, пошедшей на них, возросла до десяти тысяч ливров.

Кроме того, король решил, что новая дорога не будет прокладываться до того дня, когда придет черед графа д'Артуа нести охрану, чтобы ему представилась возможность отомстить врагу за сожжение башен, когда он отвечал за них. Так и было сделано. Как только граф д'Анжу выступил на охрану, король приказал заново прокладывать путь до того места, где стояли две сожженные башни.

Когда сарацины увидели, что происходит, они разместили все свои шестнадцать метальных машин, чтобы запускать ракеты именно в то место, откуда шла дорога. Убедившись, что наши люди боятся подходить к нему, потому что туда все время обрушивались камни, они подвели баллисту, которая начала посылать «греческий огонь» на новое сооружение и сожгла башню дотла. Господь проявил свое особое благоволение по отношению ко мне и моим рыцарям, потому что, неси мы охрану той ночью, мы оказались бы в большой опасности, как в том случае, о котором я уже рассказывал.

Ввиду этого нового препятствия король снова созвал всех своих баронов и спросил их совета. Они единодушно согласились, что нет смысла строить новый путь, по которому можно было бы добраться до сарацин, потому что, скорее всего, нам не удастся возвести дамбу с нашего берега, когда враг может свободно действовать с другого.

И тут коннетабль Эмбер де Божо сообщил королю, что к нему пришел бедуин и сказал, что может показать надежный брод, если мы дадим ему пятьсот безантов. Король сказал, что согласен дать ему эту сумму при условии, что тот выполнит свое обещание. Коннетабль переговорил с бедуином, но тот ответил, что не покажет брода, пока не получит денег. Было решено дать ему безанты, что и было незамедлительно сделано.

Было решено, что герцог Бургундский и другие знатные люди из-за моря, которые были в составе армии, должны остаться и охранять лагерь, чтобы тот не понес никакого урона, а сам король и три его брата перейдут брод в том месте, которое им указал бедуин. План вступил в действие, и все было готово к Прощеной пятнице – в этот день мы и добрались до брода, показанного бедуином. При первых признаках рассвета мы собрались сюда со всех концов, и, как только все были готовы, мы вступили в воду, и лошади, пустившись вплавь, несли нас на своих спинах. Добравшись до середины потока, они почувствовали под ногами землю. На дальнем берегу мы увидели, что к нам мчатся добрых три сотни сарацинских всадников.

Я обратился к своим рыцарям и сказал: «А теперь, господа, смотрите только налево и двигайтесь в этом направлении. Берега здесь сырые и вязкие, под весом всадников лошади будут оскальзываться и утопят их». И действительно, кое-кто из наших людей утонул при переправе, среди них Жан д'Орлеан, который нес знамя vivre.[13] Так что мы повернули в ту сторону выше по течению, где нашли сухое место для высадки и с благословения Божьего, не потеряв больше ни одного человека, вышли на берег. Как только мы пересекли поток, на нас налетели сарацины.

Было обговорено, что в авангарде идут храмовники, а за ними во главе второго отряда следует граф д'Артуа. Но так получилось, что едва граф и его люди пересекли поток, как он со своими людьми напал на врагов, которые отпрянули перед ними. Храмовники дали ему знать, что он серьезно оскорбил их, взяв на себя командование в то время, как должен был следовать за ними; они попросили у него дать им возможность выйти вперед, как и планировал король. Но граф не ответил им из-за ошибки со стороны Фуко де Мерля, который держал под уздцы его коня. Это был очень хороший рыцарь, но совершенно глухой. Он не слышал и слова из того, что храмовники говорили его господину, и продолжал кричать: «За ними, друзья, за ними!»

Тут храмовники, решив, что будут опозорены, если дадут графу д'Артуа вырваться вперед, пришпорили своих коней и очертя голову кинулись в погоню за сарацинами, которые спасались бегством – прямо через город Мансура и в долину, что вела к Каиру. Когда наши люди решили вернуться, сарацины Мансуры стали бросать на них большие стволы и балки, когда они двигались по улицам Мансуры, а те были очень узкими. Там и погиб граф д'Артуа вместе с Раулем де Куси и многими другими рыцарями. Число погибших достигало трехсот. Храмовники, как мне потом рассказал их гроссмейстер, потеряли в этой стычке примерно двести восемьдесят тяжеловооруженных всадников.

Тем временем я и мои рыцари решили атаковать сарацин, которые разгрузили свои вещи в их лагере слева от нас. Когда мы преследовали их, я заметил сарацина, который садился в седло, а другой держал его лошадь под уздцы. В тот момент, когда он схватился обеими руками за седло, чтобы вскочить на коня, я нанес ему удар копьем под мышку, и он рухнул мертвым. Увидев это, оруженосец оставил и коня, и своего господина и метнул в меня копье. Он попал мне между лопаток, я упал на шею коня и не мог вытащить меч из-за пояса. Тем не менее мне удалось выхватить меч, притороченный к седлу. Увидев меня с мечом в руках, он бросил копье и пустился в бегство.