Принцесса Кентская показывала рукопись только одному человеку – Шанель Тоби, которая раз в неделю приходила к принцессе наводить порядок. Шанель пришлось читать роман до конца под пристальным взглядом писательницы, фиксировавшей мельчайшие реакции девушки и спрашивавшей то и дело:

– У тебя шевельнулись губы. Тебе смешно, правда?

Или:

– Ты подняла бровь, тебя удивил поворот сюжета, а?

Отмучившись, Шанель пробурчала, что, на ее вкус, «книга гениальная, гораздо лучше, чем все, что написали до сих пор все писатели».

Принцесса сказала на это:

– Детка, пожалуйста, не лукавь со мной. Я знаю, что книга хороша. Но вот гениальная — тут я не уверена.

Шанель отчаянно хотелось вырваться, и она поспешила заверить принцессу, что «книга лучше, чем Библия, Шекспир и» Гарри Поттер»».

Принцесса Кентская улыбалась. Что ж, она никогда не сомневалась в своей необыкновенной одаренности. Ее книга кометой взорвет литературный небосклон. Ее превознесут в «Хелло» и «Космополитен», ее будут чествовать серьезные писатели. Денежные трудности канут в прошлое. Принцесса жалела лишь о том, что приступила к роману столь поздно, потеряв немало лет. Тут с улицы донесся неясный шум, громкие голоса и собачий лай. Оторвав взгляд от блокнота, принцесса увидела возбужденную толпу соседей, окружившую продуктовый фургончик.

Принцесса дописала абзац:

«Кристину пригласили в камеру пыток полюбоваться черным искусством палачей. Она наслаждалась воплями и мольбами некогда обидевших ее крестьян. На их призывы она отвечала задорным звонким смехом – будто феи звонили в колокольчик первоцвета».

Вдохновляясь от собственного эпистолярного искусства, августейшая литераторша продолжила:

«Не ищите моего милосердия, крестьяне, ибо этим только вяще огорчите меня, а в этом случае ваши страдания усугубятся вчетверо».

Пересекая лужайку с За – За на руках, принцесса Кентская слышала, как у нее в голове представитель премии Уитбреда[65]объявляет: «Первая премия присуждается принцессе Кентской за роман» Принцесса в изгнании»».

Продукты не завозили шесть дней, и переулок Ад жестоко страдал от дефицита собачьего корма. Да и люди потихоньку затягивали пояса. Горше прочих пришлось мистеру Анвару и его жене: они привыкли поглощать огромные количества еды и в переулке Ад оказались именно потому, что страдали от лишнего веса и значились в официальном реестре пациентов с морбидным ожирением. Мистер Анвар, когда его занесли в реестр, сказал:

– Хорошо бы врачи уже определились. А то десять лет назад они говорили мне, что я толстый, пять лет назад сказали, что у меня ожирение, а теперь опять придумали новое: морбидное ожирение! Что дальше?

Он подписал кучу соглашений с министерством здравоохранения, в которых обязался не превышать дневную норму потребления калорий в две с половиной тысячи, но всякий раз, не проходило и сорока восьми часов, сдавался и спешил в китайскую закусочную Грайса. Мистер Анвар умолял своего консультанта по ожирению выписать направление к хирургу, который режет и перешивает желудок так, что тот становится не больше детского кулачка. Но консультант объяснял, что мистер Анвар слишком толст для операции и надо сбросить тридцать кило, чтобы можно было без опаски дать наркоз. Мистер Анвар пронзительным голосом возражал:

– Но я не смогу сбросить тридцать кило, пока мне не сделают операцию.

Так этот спор год за годом возвращался к исходной точке.

Радж, пес мистера Анвара, также страдал морбидным ожирением. Он редко выходил из дома, а в безопасности чувствовал себя только во дворе. С другими собаками он разговаривал изредка, громко лая из‑за ограды и слушая их ответный лай, но ожирение не позволяло ему бегать и играть с собратьями на травке, и он скучал по тонкостям собачьего общения.

Есть хотелось всем. Делегация тупиковых собак отправилась к полицейскому кордону и завела разговор с дежурными кобелями Судьей и Императором.

– Мы почти неделю сидим на кашах и человеческих объедках, – пролаял Гаррис, – мы без дураков голодаем. Что ж, вы не поможете нам?

– Я еще расту, мне питаться надо, – заскулил Лео.

Судья рыкнул:

– Вали отсюда! Мы себе корм зарабатываем сами. А вы шавки и паразиты, больше никто.

– Да я бы хвост себе отгрыз, чтоб получить работу! – возмутился Гаррис. – Вот в полицию поступить можно?

– Нет, – засмеялся Император. – Ростом не вышел, недомерок.

К кордону подкатил «роллс – ройс» Грайса, и полицейские собаки отошли к обочине, пропуская автомобиль. Рокки, сидевший на заднем сиденье, зарычал:

– Эй, пентюхи. Что, сосет под ложечкой?

Грайс затормозил у дома Чарльза и Камиллы и открыл багажник. Он вынул полную коробку собачьих консервов и велел Рокки охранять машину. Собаки Адова переулка, девятнадцать общим счетом, мигом окружили Грайса, они гавкали, лаяли, выли, визжали, скулили и рычали. И преследовали его по пятам до самых дверей. Голод разбудил в стае первобытную память о тех днях, когда собаки были дикими зверьми, охотившимися и убивавшими ради того, чтобы наполнить живот. Грайс, отбрыкиваясь от собак, принялся колотить в дверь. Она открылась, и, оттирая хозяйку, Грайс ввалился в переднюю. Лео, Фредди и Тоска, встав плечом к плечу на пороге, преградили путь самым нахальным из стаи, и Камилла захлопнула дверь.

– Вот, подарочек принес, – пропыхтел Грайс. – Тут вот двадцать четыре банки «Педигри». Куда покласть?

– Вы так добры, – произнесла Камилла. – На кухню, пожалуйста.

Грайс прошел вслед за Камиллой на кухню и брякнул коробку на стол.

Фредди пролаял Тоске:

– Этот Грайс ничего не делает от чистого сердца. Чего ему нужно?

– Мне плевать. Я хочу есть, – рыкнула Тоска.

– Камилла, распечатай коробку. Давай открывашку. Есть хочу! – прогавкал Лео.

– Вашего мужа нету? – спросил Грайс.

– Нет, – подтвердила Камилла. – Он у матери.

Грайс улыбнулся:

– Семья – это святое.

– У вас есть дети? – поинтересовалась Камилла.

– Нет, у нас Рокки. Он доберман, а доберманы не любят детишек.

– Хватит болтать! – Тоска в нетерпении кружила вокруг стола.

– Сколько я вам должна за корм, мистер Грайс? – спросила Камилла.

Грайс небрежно отмел ее вопрос:

– Да нисколь. Забесплатно это, даром то есть, помощь собаковода собаководу.

– И что, корм получат все собаководы переулка Ад? – спросила Камилла.