— У меня он в безопасности, — тихо проговорила она. — Поверь мне, я не сделаю с ним ничего опасного. Неужели ты думаешь, я не понимаю, что он сделает с именем Бурвилей? В конце концов, когда-то оно было и моим именем. — Она помолчала немного, а потом спросила: — Хочешь, я отправлю его отцу, чтобы тот хранил его под замком? Он поможет мне, если я его попрошу.

— И никогда не прочтет?

— Я попрошу его не делать этого, — чуть замешкавшись, ответила она, — но ему будет непросто. Он захочет знать, как твой дневник попал ко мне, почему именно ко мне и еще множество вещей, которые мне будет трудно ему объяснить. Но — да, я думаю, если я это оговорю, он не станет его читать. Твой дневник следует сохранить, а в библиотеке Бурвилей он будет в большей безопасности, чем в углу моего буфета.

Я едва расслышал ее слова. Мой ум был занят совсем другой мыслью.

— Что ты рассказывала обо мне своему отцу?

Эпини прикусила губу.

— Ничего, и это так расстраивает меня, Невар. Не могу представить, что ему сказать. И твоей сестре, и отцу. И бедному старому наставнику-сержанту. Поэтому я молчу, а теперь, с наступлением зимы, никто и не станет ждать от нас известий до самой весны. Мне так жаль твою младшую сестричку, она может только мучительно ждать и гадать. Но я просто не знаю, что ей написать. Думаешь, я поступаю ужасно?

— Не хуже, чем я сам.

Меня словно бы кто-то потянул, я почувствовал неожиданную слабость — и понял, что мальчик-солдат спит беспокойно и, возможно, уже просыпается.

— Ты исчезаешь — с грустью заметила Эпини. — Приди ко мне опять следующей ночью, Невар. Мы должны найти какое-то решение. Ты не можешь просто раствориться в нем.

— Я не знаю, смогу ли прийти снова.

Но, еще даже не успев договорить, я покинул ее сон. Меня притягивало просыпающееся сознание мальчика-солдата. С каждым новым днем наша связь крепла. И теперь, похоже, когда он бодрствовал, меня оставалось слишком мало, чтобы странствовать по снам. На миг мой сон наложился на его.

— Лисана, — простонал он. Даже во сне он не мог до нее дотянуться.

Он заворочался на моховой постели. Ему было тепло только там, где к нему прижимался Ликари. Мальчик-солдат нахмурился и истратил чуть-чуть магии. Она согрела обоих, словно окутав толстой медвежьей шкурой, и он снова погрузился в сон. Я подождал, пока его дыхание снова станет ровным и глубоким. Я испытывал свою удачу и знал это, пытаясь ускользнуть от него дважды за ночь. Но я так сильно тревожился за Эмзил, что решился рискнуть. На сей раз, когда я взялся за его магию, высвободив то, что мне требовалось, он слегка заворочался и нахмурился. Я осмелился взять лишь чуть-чуть. Теперь или никогда, подстегнул я себя и помчался прочь, прямо к Эмзил. Найти ее оказалось совсем просто: мне было достаточно подумать о нашем единственном поцелуе, и я оказался рядом с ней, прижимая ее к себе, касаясь ее губ, ощущая аромат кожи. Я на единственное отчаянно-радостное мгновение ворвался в ее сон.

— Эмзил! — окликнул я и потянулся заключить ее в страстные объятия.

— Нет! — взвизгнула она и села на постели, отчаянно пытаясь проснуться. — Хватит снов о тебе. Ты ушел, а я здесь, и мне придется с этим жить. Хватит глупых снов. Хватит!

На последних словах она всхлипнула и опустила голову на руки. Она сидела на кровати и плакала. Я парил рядом, но нас разделяла неприступная стена — видимо, она долгое время ее возводила.

— Эмзил, прошу тебя. Пожалуйста, впусти меня в твои сны, — взмолился я.

Но тут моя магия иссякла. Ее образ начал таять. И вот я снова оказался в собственном теле, пойманный в ловушку, точно муха под перевернутым стаканом, на весь остаток ночи наедине с мыслями о своей судьбе.

На следующее утро мальчик-солдат проснулся раньше Ликари. Его переполняла неожиданная целеустремленность, словно сон вдохнул в его жизнь смысл. Стараясь не шуметь, он прошел в дальний угол комнаты, где прежде стояла скамья. Она полностью заросла мхом. Он снял толстый слой, обнажив обломки. Затем в несколько приемов перенес сокровище Лисаны в новый тайник и, закончив, снова накрыл его мхом. Теперь его мог бы заметить только очень острый взгляд, и то лишь в поисках подобного спрятанного хранилища.

Мальчик-солдат вышел из дома и спустился вниз по небольшому склону туда, где, насколько он помнил, бежал ручей. Тот все еще тек там же, но заметно изменился. Когда-то бывший быстрым и прозрачным, теперь он широко разлился и зарос папоротниками и камышом. Мальчик-солдат выбрал место поглубже, подождал, пока уляжется ил, зачерпнул пригоршню воды и напился, а затем умыл лицо. Стряхнув с пальцев холодные, сверкающие капли, он повернулся и взглянул наверх, на дом Лисаны. Некоторое время он молчал, а затем заговорил вслух:

— У меня мало времени, а сделать нужно многое. Приближается зима. Мне потребуется прочная дверь, шторы на окна, запас дров, масло для лампы, постель, одежда и еда. Однако решение этих задач, Невар, не в тяжелом труде, как ты сразу же подумал. Нет. Я должен есть и стать как можно толще, а у меня на это осталось лишь несколько дней. И помогает мне всего лишь один ребенок. Мы перезимуем здесь, а не в деревне клана. Думаю, Оликея будет недовольна, но меня это не волнует. Она видит во мне лишь возможность завоевать власть и уважение среди своих родичей.

Ее честолюбие простирается слишком недалеко. Я не стану великим ее клана. Я стану великим всего народа, великим из великих. Но прежде чем выступить против Кинроува, я должен вернуть себе вид человека, полного силы и способного ею воспользоваться.

Не знаю, что потрясло меня сильнее — то, что он обращался ко мне прямо или что поделился своими замыслами. Он решил, что я ему помогу? Или посчитал, что я не в силах ему воспротивиться? В любом случае я вполне мог доказать ему, что он ошибается. Но сейчас он источал ощущение благополучия, что странно противоречило сквозившему из-под него жгучему голоду. Он глубоко вдохнул.

— Ликари! Просыпайся. У меня есть для тебя поручение.

Спустя какую-то пару мгновений малыш появился в дверном проеме. Сонно протирая глаза, он огляделся по сторонам в поисках мальчика-солдата.

— На сегодня два дела. Собери дров, чтобы хватило на три ночи. Нет, на четыре. Когда мы вернемся, нам не захочется заниматься этим перед сном. А когда закончишь с дровами, ищи еду. Все, что сможешь собрать съедобного для человека: рыбу, мясо, коренья, ягоды, зелень, орехи, любые плоды. Если ты найдешь что-то и будешь уверен, что это можно съесть, — собирай и тащи в дом.

— Да, великий, — мальчик едва успел договорить перед тем, как широко зевнуть.

Он смутился, снова протер глаза и, не говоря больше ни слова, деловито потрусил по заросшей тропке.

Там, где есть вода, почти всегда отыщется и пища. Возможно, не самая приятная на вкус, но есть ее можно. Вот мальчик-солдат и ел. Он нашел траву с толстыми луковицами у корней и принялся вырывать и поглощать их дюжинами. Меня замутило от запаха раньше, чем его, или он просто перестал обращать внимание на вкус. Сейчас его интересовало количество пищи, а не ее качество. Он прошел вверх по течению и обнаружил потрепанные желтоватые листья кувшинки, гниющие на поверхности маленького прудика. Их облепили улитки, которых он собрал и съел, разжевав вместе с панцирями. Если бы желудок все еще принадлежал мне, меня бы уже давно вывернуло наизнанку, но для него моя тошнота не имела ни малейшего значения.