– Не подходи к нему! Береги сына, – крикнул он на бегу – догнал Смоловского сам и с силой толкнул его в спину.

Тот упал. Однако неожиданно для своей грузной комплекции проворно и ловко, как уж, вывернулся у налетевшего на него Мамонтова, встал на четвереньки и чуть ли не ползком, но быстро начал пятиться к глухой стене станционного пакгауза, возле которой была навалена куча битого кирпича и валялась арматура.

Смоловский вскочил на ноги, закашлялся, однако снова превозмог себя, выдернул из кучи кирпича железный прут и с размаха ударил Клавдия Мамонтова.

Тот отбил удар железа голой рукой, на предплечье появилась кровавая ссадина. Смоловский с хриплым воплем нанес ему новый удар железкой. И снова Мамонтов отбил его рукой. Удар был такой силы, что ему рассекло ладонь. Хлынула кровь ручьем. Мамонтов стиснул окровавленный кулак и нанес им удар Смоловскому в корпус. Тот грохнулся спиной на кучу кирпича. Но снова приподнялся. Схватил кирпич и…

Он швырнул увесистый камень не в Мамонтова, а в Макара. Он метил в ребенка в рюкзачке-переноске!

Макар едва успел повернуться, защищая, прикрывая сына. Кирпич угодил ему в плечо.

Клавдий Мамонтов, увидев это, как тигр прыгнул на Смоловского, они покатились с кирпичной кучи на землю. И Смоловский внезапно вытащил из камней ржавое лезвие старой лопаты – кто знает, как оно там оказалось у него под рукой!

Словно лезвием секиры он ударил лопатой Клавдия Мамонтова – метил прямо в шею. Но Мамонтов и тут сгруппировался – отбил этот страшный удар левой рукой – ржавое железо поранило его. Он был уже весь в крови.

Смоловский встал на ноги, замахнулся лезвием лопаты, словно бумерангом.

– Не подходи! Убью! – крикнул он. – Швырну сейчас, клянусь ЕЮ – я убью… не вас, а сопляка!

Его целью снова был ребенок.

– Макар, назад! – заорал Клавдий Мамонтов.

Лезвие лопаты просвистело в воздухе. Макар упал на землю – боком, чтобы не придавить сына. Лезвие лопаты рассекло воздух над самой его головой.

А Клавдий Мамонтов ударом ноги в живот опрокинул Смоловского на спину, налетел на него сверху, поворачивая, заламывая руку в болевом приеме.

Смоловский закричал от боли.

Мамонтов рванул его щегольской замшевый бомбер. Разорвал молнию, сунул руку во внутренний карман и выхватил мобильный.

Макар, успевший вскочить на ноги, уже был рядом с ними. Он опять на лету поймал мобильный и…

На их счастье и здесь не было пин-кода.

Макар увидел тот самый номер в списке входящих. Он повторялся дважды.

Номер телефона Гусева-младшего, с которого он звонил незнакомцу.

– Есть, Клавдий! – Сжимая телефон, он обеими руками обнял сына, прильнувшего к его груди в рюкзачке.

Ребенок не плакал.

Со стороны пакгаузов послышался вой сирен – полицейские машины появились в свете станционных фонарей. Но их обогнал черный дорогой внедорожник, вылетевший в круг света прямо к офису фирмы «Лоджик».

Макар с изумлением узнал свою собственную машину, которую оставил дома в гараже.

Из внедорожника выскочил полковник Гущин – без маски, без перчаток, встрепанный, одетый в спортивные брюки, серую футболку и английские пушистые тапочки, которые подобрала для него горничная Маша.

– Полковник, это он! Мы ему звонили. Он заказал то видео Гусевым. И это он убил Громова! Он все понял, когда мы приехали, и пытался скрыться. Вот, в его мобильном тот самый входящий номер, по которому я ему звонил! – Макар хотел было показать дисплей телефона Гущину, но тот налетел на него, как вихрь.

– Вы с ума сошли?! – заорал он вне себя. – Вы что делаете? Ребенка с собой потащили! Вы ненормальные оба, что ли? Дай, дай сюда! Отдай его мне!

Он вытащил Сашеньку из рюкзачка, буквально вырвал его у опешившего Макара, крепко прижал к груди обеими руками, осматривал его – не поранен ли, бормоча:

– Маленький… все, все, я с тобой. Я не позволю им над тобой издеваться. Золотко мое, ты цел? Ох, вроде цел… Только грязный… это что тут на кофточке? Пыль… Они что, тебя по земле валяли?! Идиоты… кретины шизанутые!

– Федор Матвеевич, все в порядке, я все держал под контролем. – Клавдий Мамонтов по-прежнему прижимал Смоловского к земле – заломил ему руку назад в болевом приеме, наступил ногой на спину.

– Да ты на себя посмотри сначала! На кого ты похож! – гневно заорал Гущин окровавленному Мамонтову. – Ну этот больной на голову – твой кузен, а ты же полицейский! Как можно было брать с собой пятимесячного ребенка на задержание? А если бы у этого типа был ствол? Если бы он пальбу открыл по вам? Если бы мальчик пострадал?

– Чего вы на него орете? – вступился за друга Макар. – Да он бился, как лев, и нас защитил. Я, правда, и сам бы смог за себя постоять, а он вам убийцу задержал! Маньяка! На блюдечке преподнес.

– Маленький… солнышко… все хорошо, я с тобой. Дядя Федя с тобой. Не отдам тебя этим болванам. – Полковник Гущин наклонился к Сашеньке, не слушая Макара. – Ты вот умница какая… храбрый, и не плачешь…

– А он у меня никогда не плачет! – выпалил Макар. – Он в тюрьме родился! Его мать убийца, моя жена. Он в два месяца уже «короной» переболел. Его чуть по этапу с матерью в колонию в Сибирь не отправили. Клавдий его спас. И вообще это мой сын. Пусть с пеленок к реальной жизни привыкает!

– Кретины. Оба. – Полковник Гущин, прижимая к груди Сашеньку, повернулся к полицейским, бегущим к ним от машин с мигалками.

Сашенька выглянул из-за его плеча, он внимательно созерцал отца и Клавдия Мамонтова. Затем ухватил полковника Гущина за ухо и… засмеялся.

Смех его в ночной тьме, пропитанной страхом, потом, пылом погони, кровью и гневом, прозвучал, как серебряный колокольчик.

Двое оперативников забрали у Клавдия Мамонтова Петра Смоловского, надели на него наручники. Мамонтов запомнил его взгляд – словно угли тлеют в золе костра.

– Номер Гусева-младшего есть, а вот приложения Signal нет, – шепнул ему Макар. – Я сразу посмотрел. Мог, конечно, удалить. Или же это не с ним в мессенджере общался наш ищейка-детектив зеленоградский? Не он подрядил его за нами следить?

Полицейские затолкали Смоловского в машину-фургон. Все ждали команды полковника Гущина. Тот с Сашенькой на руках направился прямо в офис фирмы «Лоджик». Там среди ночи начался обыск.

Макар попросил у полицейских аптечку.

– Клавдий, надо все обработать сразу, лопата та ржавая была, фигово это. – Он ловко, как медбрат, обрабатывал раны друга, залил антисептиком, потом йодом, начал перевязывать ему ладонь. – Гущин-то на моей тачке приперся! Наверняка Лидочка проговорилась, сдала нас младшенькая моя. Или он тоже в глубине души считал задержание Сперминова ошибкой. На нас еще, главное, наехал. А за что?!