Его отец открывает глаза.

— Ты много труда вложил в это дело. Должно быть, уйма времени ушла на то, чтобы со всеми переговорить, все записать, провести расследование.

Лицо Джоша немного розовеет.

— Что-что, а время у меня есть.

Его отец вздыхает, потом кладет бумаги и фотографии на маленький столик.

— Никогда, если честно, не понимал, чем ты занимаешься. Я видел, что это приносит тебе деньги, но мне твоя работа казалась какой-то ненастоящей. А вот это дело я понимаю. Помогать людям, которые хотят сохранить свои дома, — это я понимаю. И вся эта работа, которую ты делаешь… — он жестом указывает на бумаги, — на это можно в конце дня посмотреть, к этому можно прикоснуться, подержать в руках. Я уверен, что все эти люди, которым ты звонишь, сейчас думают о тебе по-другому, потому что ты обращаешься к ним не в поисках работы, а выполняя свою работу.

— Хорошо бы так, — улыбка Джоша выходит несколько кривой.

— Можешь мне поверить, — заверяет его отец. — Люди всегда уважают тех, кто усердно трудится и экономит деньги.

— Сложно экономить, когда ничего не зарабатываешь.

— Деньги будут. — Голос Эйба звучит твердо. — Знаешь, для нас с мамой жизнь не всегда была легкой. Ей пришлось встать за прилавок ювелирного магазина, чтобы мы смогли послать тебя и твою сестру учиться в колледж. Но мы тяжело работали, и так или иначе деньги появлялись.

Эбби с Робертом вбегают в кабинет со стаканом воды для деда. Когда он отпивает немного, Роберт говорит:

— Дядя Джош, а где Пруденс?

— Кажется, она прячется под столом, — говорит Джош, наклоняясь, чтобы проверить. Он скашивает глаза и встречается со мной взглядом. — Пруденс, не соблаговолишь ли ты выйти и поздороваться с моим отцом?

Если честно, я не хочу. Но Джош (наконец-то!) пытается познакомить нас должным образом, и, если я не выйду, это будет считаться признаком дурного воспитания.

— Что ж, здравствуй, Пруденс. — Отец Джоша неловко гладит меня по голове, и я облегченно вздыхаю, когда понимаю, что этим он и намерен ограничиться. — Помнишь Сэмми? — спрашивает он у Джоша. — Вы с Эрикой с ума сходили от этого пса. Он мог целыми днями гонять кошек.

Я продолжаю стоять на месте, позволяя старику гладить меня по голове, несмотря на то что он начинает нравиться мне значительно меньше, когда упоминает одну из этих никчемных зверушек, которые не придумывают ничего умнее, чем гонять кошек ради забавы. Отец Джоша явно не знает о кошках столько, сколько я знаю о людях, потому что произносит: — Кажется, Пруденс любит своего дедулю.

Джош громко смеется.

— Значит, Пруденс теперь твоя внучка?

— Она — самое живое, что вы с Лаурой подарили мне… пока. — Голос старика опять звучит сурово.

Улыбка Джоша меркнет.

— Мы работаем над этим, папа.

— Может быть, я и старик, — говорит отец Джошу, — но хорошо помню: если относишься к этому как к работе, значит, отношение у тебя неправильное.

После отъезда отца Джош пребывает в хорошем настроении. Он ходит по квартире, что-то напевая себе под нос и щелкая пальцами. Он заходит в Домашний кабинет и какое-то время барабанит по кошачьей кровати, но я вижу, что в нем кипит энергия, не давая долго усидеть на месте. Очень скоро я слышу звуки, которые говорят о том, что в кабинете передвигают тяжелые вещи, а потом в мою комнату входит Джош с большой стопкой черных дисков. Я по запаху чувствую, что они никогда не принадлежали Саре. Должно быть, у него больше черных дисков, чем я предполагала, и все это время они жили в глубине шкафа в его кабинете.

Джош садится, скрестив ноги, и начинает раскладывать их на полу, сортируя таким образом, который имеет для него смысл, хотя я не понимаю, в чем он заключается. Я запрыгиваю на одну из коробок Сары, чтобы не путаться у него под ногами, и вскоре уже весь пол пестреет обложками черных дисков. Джош присаживается к коробкам с дисками Сары и начинает доставать и тоже раскладывать их на полу, изучая значки на каждом из них, а потом решая, куда их положить.

Иногда так поступала и Сара: доставала все свои черные диски и раскладывала их на полу. Она всегда придумывала, как по-новому расставить их на полках — по году выпуска, или, как она называла, по «жанрам», или по «воздействию». Однажды, когда Сара раскладывала их при мне в последний раз, то сделала это, как она сказала, в алфавитном порядке. Я понимаю желание Джоша сделать то же самое со своими дисками, но начинаю нервничать, когда он так же поступает с сокровищами Сары без ее присмотра. Я осторожно выбираюсь из коробки, в которой пряталась, и пытаюсь ступать между картонными обложками, но ступать негде. Сара никогда бы не позволила мне наступить на свои черные диски! Обложки гладкие и скользкие под подушечками моих лапок, но я боюсь выпускать когти, чтобы лапки не разъезжались.

Пока я стараюсь найти проход, слышу, как домой возвращается Лаура.

— Джош! — зовет она.

— Наверху, — откликается он.

На деревянной лестнице раздается щелкающий звук туфель, которые Лаура носит на работу. Такое впечатление, что у нее лицо втянуто внутрь, когда она появляется в дверях моей комнаты и видит, чем занят Джош.

— И что все это означает? — негромко интересуется она.

— Не волнуйся, — отвечает ей Джош, поднимая голову и улыбаясь. — Я знаю, какие мои, а какие твоей мамы.

— Чем ты занимаешься? — вновь спрашивает она.

— Пытаюсь по виду определить, какие пластинки были записаны в «Альфавилль», на какие из них повлияли исполнители, работавшие с «Альфавилль», и какие использовали сессионные музыканты, когда записывали в этой студии другие альбомы. — Он отклоняется назад, усаживаясь на пятки, и любуется своей работой. — Впечатляющая история для разорившейся звукозаписывающей студии, что скажешь?

— Такое впечатление, что здесь магазин грампластинок, — тихо произносит Лаура.

По-моему, она с ним не совсем согласна, но Джош, должно быть, понимает жену, потому что опять улыбается в ответ.

— Знаешь, некоторые из этих пластинок стоят хороших денег.

— Возможно. — Лаура поджимает губы.

Джош снова поднимает голову и наконец замечает выражение ее лица.

— Я не говорю, что мы должны их продать. Прости, если ляпнул бестактность. Просто я сам не свой от волнения, когда смотрю на все это добро.

— А я и не знала. — Мне кажется, она не шутит, губы ее остаются поджатыми.

Джош решает сменить тему разговора, потому что произносит следующее:

— Сегодня заезжал папа. Мы сходили с детьми пообедать, а потом я показал ему все, чем занимаюсь. Больше всего его задела личная сторона всей этой истории — тронули люди, живущие в этом доме, которые теперь вынуждены срываться с насиженных мест. По-моему, я еще недостаточно поработал над этой стороной дела. И подумал, может быть, ты сможешь мне помочь?