Лови момент!.. Я на Родео-драйв! Улица эта гораздо уже, чем я представляла. Четыре полосы — две туда, две обратно; не знаю, почему я ждала большего.

Вдоль улицы повсюду высажены цветы, кругом пальмы.

Зафиксировав местные ландшафты, как любой прилежный турист, я захожу в магазин. Как ни стыдно, на самом деле мне на эти красоты плевать. Мне просто требуется роскошное белье. И я хочу, чтобы Пинк, снимая его с меня, не испытывал отвращения.

И вот мы сидим в ресторане с видом на пляж Санта-Моника. Как здесь великолепно! Мужчина напротив меня тоже великолепен. Сейчас нам принесут меню, а пока…

На мне платье, которое я взяла с собой по настоянию Карен. Спасибо тебе, подруга. Спасибо вам, горничные отеля, что отгладили его.

Мы заказываем стейки, салат и бутылку красного.

Пинк в основном молчит, а если открывает рот, то произносит комплименты.

Как я прекрасна, как обворожительна и сексуальна в этом платье… И тут до меня доходит: он хочет затащить меня в постель ничуть не меньше, чем я — его.

Измочалив в тарелке стейк и дважды уточнив, что все жены, которые случались в его жизни, теперь точно бывшие, я неожиданно для себя приглашаю его в отель.

Мелькает мысль об Адаме — крошечной вспышкой, слишком короткой, чтобы я обратила на нее внимание.

Я думаю о Мег и о том, что Карен права. Все мои проблемы остались дома. Я скучаю по дочери, ей бы здесь очень понравилось, и мы обязательно приедем сюда вместе. Заявимся на Родео-драйв и возьмем штурмом.

А сейчас… сейчас я в Лос-Анджелесе и намерена сделать то, чего раньше никогда не делала. Просто расслабься, говорю я себе. Просто расслабься.

Пинк требует счет, и прежде чем я успеваю что-либо сообразить, мы уже едем в отель. Он держит меня за руку, поглаживает мой большой палец своим, и, черт меня подери, я не могу сдержаться. Сейчас на него выльется весь запас моего воздержания.

Никогда раньше… никогда раньше я не испытывала ничего подобного… Этот мужчина — просто автомат по производству оргазмов. Ему патент надо брать. Его пальцы и язык исследуют все мое тело. Он смотрит на то, что раньше было скрыто платьем, и задыхается от удовольствия. Как хорошо, что я не поленилась и рано встала.

Действительно — все тело. Я плавлюсь и уже готова сама снять оставшееся. Но он не торопится.

Я странным образом благодарна за это, и вот он уже языком тянет с меня двухсотдолларовые трусики.

Возбуждение зашкаливает. Наконец он снимает их и начинает двигаться. Медленно…

Для такого крупного мужчины Пинк ведет себя удивительно бережно: входя в меня, он, кажется, даже задерживает дыхание.

Я кончаю, и он следом за мной. Позволяет мне отдохнуть, но, по всему видно, ему мало.

Пинк затихает, а я вижу, как мигает в заряднике мой телефон, и тянусь посмотреть. Тут его рука обхватывает меня.

Он шепчет:

— Брось.

Хихикаю и перегибаюсь через кровать туда, где на полу валяются его трусы. Из внутреннего кармашка высыпались презервативы. Он что, не сомневался, чем все закончится? Я в ужасе — и испытываю еще более сильное желание.

Теперь я сверху. Он во мне. Как жалко, что раньше мне не доводилось заниматься таким сексом — безудержным, ничем не ограниченным, развратным. Содрогаясь в волнах очередного оргазма, понимаю, что это такое. Секс. Яркий, невозможный, без комплексов.

Впервые в моей жизни.

Когда солнечные лучи пробиваются сквозь шторы с Брайтон-стрит, я встаю и иду в душ. Потом заказываю завтрак на двоих — фрукты, мюсли, чай и кофе.

Пинк, должно быть, голоден: в ресторане мы почти не ели.

Я права. Он сметает с тарелки все и выпивает две кружки черного кофе. Долго плещется в душе и пристраивается рядом со мной на краешке постели — я как раз собираюсь сушить волосы. Для мужчины, который говорит так мало, Пинк очень убедителен.

Гладит мое лицо тыльной стороной ладони. И все.

Этого достаточно.

День расписан по минутам, но какое это имеет значение? Главное удовольствие Голливуда находится рядом со мной. Если бы Пинк был включен в программу моего вояжа, его оценили бы в пять звезд. Поэтому сейчас я делаю то, что сделала бы на моем месте любая женщина, — возвращаюсь с ним в постель.

Спасибо Бойду: программа поездок ждет меня у стойки администратора. Поскольку с музыкантами мы все обсудили вчера, день у меня свободный, и Бойду явно поручили показать мне местные достопримечательности.

Я усаживаюсь на заднее сиденье автомобиля, смотрю на список и включаю телефон.

Он словно сходит с ума.

Несколько пропущенных звонков и куча сообщений от Джоша. Последнее весьма категорично:

НЕМЕДЛЕННО ПОЗВОНИ, А ТО ПРИЕДУ И ОТЛОВЛЮ!

Я прослушиваю кое-какие записи на автоответчике, а потом раздается голос, который мне незнаком:

«С вами говорят из Университетской больницы Ньюхэм в Лондоне. К нам поступил мистер Адам Холл, и ваш номер указан у него в качестве экстренной связи. Пожалуйста, свяжитесь с нами как можно быстрее. Меня зовут Лайза, номер телефона…»

Прижимаю руку к сердцу. Смотрю на время сообщения: сегодня, полдесятого утра по времени Лос-Анджелеса. Черт, черт, черт!!! Прошу у Бойда ручку, снова прослушиваю сообщение и на обороте листка записываю номер.

Набираю его. Неоновые часы на приборном щитке подсказывают мне, что в Лондоне сейчас половина шестого вечера.

Все-таки я дозваниваюсь, нахожу того, кто в курсе, и мне объясняют, что произошло. Меня охватывает чувство огромного облегчения: ничего особенно страшного, он в общем-то почти здоров.

В голову приходит мысль, что Адам мог умереть — просто от того, что я уехала и его забыла.

Следующее сообщение — от Мег. Едва я слышу ее встревоженный голос, меня захлестывает чувство вины за прекрасную ночь: «Мама, ты где? Я весь день не могу дозвониться! Мне очень нужно с тобой поговорить.

Позвони — сразу, как только получишь сообщение.

Мама, это важно».

Выстукиваю на мобильном ее номер. Сконфуженно киваю Бойду, поймав его взгляд в зеркале заднего вида, и наклоняюсь вперед, чтобы спину обдувал воздух: краска заливает щеки. Облегчение сильнее, чем вина, оно слегка смягчает цвет самобичевания на моем лице. Тянутся секунды ожидания; я задерживаю дыхание и надеюсь, что дома не все развалилось просто потому, что я забыла о близких на несколько часов.

— Прости, прости, — бормочу я. — Телефон разрядился, и… У тебя все нормально? Ты разговаривала с отцом?

— Нет. Ты где? Я столько раз звонила…

В ее голосе облегчение, не гнев.

— Ты уже знаешь — ну, насчет папы?