Делаю глубокий вдох и медленный выдох.

Я в самом деле здесь. Фотографирую ресторанчик, отправляю снимок дочери и Карен — зная, что к моменту, когда от них придет ответ, я буду сидеть в офисе где-то в недрах компании «Парамаунт».

Съев свой обезжиренный завтрак, иду в маникюрный салон. Миа не обманула: они открываются рано, и клиентов тут хватает. Администратор приглашает меня пройти, и я испытываю облегчение: катастрофа со скрипичным ключом сейчас закончится.

— О боже! — только и говорит мастер.

— Матушкина работа, — спешу объяснить я. — Мне сотворить такое слабо.

— Вы англичанка. — Она практически пропевает слова. — Мне так нравится английский акцент, он такой милый.

На протяжении следующего часа Ава рассказывает мне о своей жизни. Все, что бы я ни спросила ее про город, она либо игнорирует, либо говорит не о том.

Зато мне подробно излагают историю ее бойфренда, жалуются, что его мать живет вместе с ними, что ей приходится работать по двенадцать часов: а как иначе прокормить троих? Я прошу совета, куда может сходить композитор из Англии, приехавший на несколько дней. Увы, для Авы Лос-Анджелес — просто среда обитания. Зато, сделав лучший французский маникюр, какой мне только приходилось видеть, она отправляет меня к своей коллеге, Марии, которая — не сомневайтесь! — великолепный специалист по эпиляции.

Разговаривая с Авой, я снова думаю: черт побери, а почему нет? Временем я располагаю. Было бы глупо не воспользоваться возможностью…

Бойд подкатывает к отелю ровнехонько в половине одиннадцатого. Протягивает мне бейджик с фото — пропуск в святая святых «фабрики грез».

И когда успели сделать? Я теперь на удивление важная персона. Аза, которая молчала и не высовывалась с момента прилета, громко хихикает.

Я мгновенно заставляю ее заткнуться, замотав голову воображаемым шарфом, наподобие тех, что продаются только на Родео-драйв.

Проверяю, все ли на месте: сумка, бумажник, карточка отеля. Черт — телефон не взяла! Помню, вернувшись из салона, я поставила его на зарядку, прежде чем спуститься к автомобилю. Ну ладно: если понадоблюсь, перезвонят позже.

Солнце палит вовсю, хорошо, что в машине работает кондиционер. Здесь ехать всего пять минут. Бойд достает свой пропуск и смотрит на меня в зеркало заднего вида, подсказывая, что мне следует сделать то же самое.

Я машу перед охранниками бейджиком на ленточке.

Проехав «туристическую» часть киностудии «Парамаунт», мы въезжаем в зону офисов. Бойд распахивает дверцу машины. Перед нами — шикарная вращающаяся дверь.

— Я буду ждать здесь, мэм, — говорит он.

Звучит словно обещание, но я просто киваю.

Десять минут стою у стойки администратора, успеваю досчитать до ста на испанском, немецком и французском. А затем меня проводят в кабинет, где за кофейным столиком сидят двое. Я чуть не отключаюсь от ужаса и почти всерьез хочу отсюда удрать, но заставляю себя вернуться к реальности.

Джонас, главный здесь, — кинорежиссер. Он энергично жмет мою ладонь сразу двумя руками, тряся и поглаживая. Джонас… Какие все-таки здесь имена! Потом представляется директор фильма, Джексон. Я улыбаюсь — надеюсь, улыбка сойдет за женственную и обаятельную. Он — единственный, чье имя я слышала от Джоша; совершенно очевидно, что на него я просто обязана произвести впечатление.

Приносят кофе, и разговор сразу переходит в деловое русло. Пока Джонас оценивающе меня разглядывает, Джексон излагает факты. Думаю, им обоим интересно, что я собой представляю. Какая эта Бет Холл — веселая, надежная, талантливая? Стоит ли рисковать, ставя на темную лошадку при производстве крупнобюджетного фильма?

Джонас говорит, песня им понравилась. Она хорошо вписывается в сценарий. Пока я здесь, они хотели бы организовать встречу с музыкантами, обсудить некоторые изменения. Слова останутся те же, только в восьми тактах нужно крещендо. Как мне такая мысль?

Спорить? Да ни за что на свете. Я хочу, чтобы песня попала в фильм — что бы там с ней ни сделали.

..

И я заявляю, что просто счастлива от возможности встретиться с музыкантами после совещания и поговорить о том, что они задумали. При этом моя улыбка главным образом нацелена на Джексона.

Два часа спустя, насладившись общением с великими людьми, я покидаю киностудию почти в полной уверенности, что они возьмут еще одну мою песню, под названием «Отражения», возьмут для другого проекта. Песню я написала давным-давно, для себя.

Она о сердечной боли — вечная тема. Слова, произнесенные моими собеседниками на прощание, ясно дают понять: уже сегодня вечером они выйдут на связь с Джошем.

Меня переполняют эмоции, приходится выполнить несколько дыхательных упражнений, которые показала Каролина. Медленный вдох, медленный выдох. Я — в студии звукозаписи в центре Лос-Анджелеса. Она оборудована по последнему слову техники, и я не могу удержаться — трогаю переключатели, разглядываю мониторы. Да уж, моя собственная студия на верхнем этаже дома по сравнению с этой выглядит допотопно.

За стеклянной перегородкой музыканты начинают играть. Хорошо, как хорошо! Я захвачена, я поглощена музыкой — своей музыкой. От волнения начинаю себя щипать. Останавливает только страх сделать синяки.

Песню повторяют несколько раз, пока мы дружно не сходимся на том, что все — зашибись. Попрощавшись, я иду в сторону машины, где ждет меня Бойд, и думаю, как прекрасна жизнь, когда мой телефон начинает вибрировать. Приходит эсэмэска от Пинка:

Поужинаем сегодня? Я знаю место, где подают великолепные стейки.

Новый, прекрасный мир принимает меня в свои объятия. Я уже почти слышу, как на заднем плане потирает лампу Аладдин.

И это не влюбленность. Это похоть, простая и незамысловатая.

Я тут же отвечаю: конечно, обед, с удовольствием, надеясь, что, вопреки всем разговорам в самолете, обед не останется просто обедом, а плавно перейдет в секс. И мне плевать, какой Пинк человек.

Теперь я знаю: иногда можно просто кого-то до смерти хотеть.

Бойд открывает дверцу автомобиля, и я ему улыбаюсь.

Нет, ну надо же?

Машина оставляет меня у входа в обувной магазин «Маноло Бланик». Хотя туфли притягивают меня так, что почти невозможно сопротивляться, я зажимаю волю в кулак и прохожу дальше, к салону дамского белья. На улице полно людей, и внезапно возникает ощущение, что все прохожие пялятся на меня.

Они что, все поняли, что я ищу белье для секса?

Они знают, что под черными штанишками-капри у меня наведена красота с эпиляцией и все такое? Публика, главным образом женщины, внимательно рассматривает друг друга, и я стараюсь, гордо подняв голову, двигаться в одном ритме с ней — как ни в чем не бывало, не обращая внимания на тявкающих собачонок с украшенными брюликами поводками.