Туда, на Васильевский, не прорваться, а возвращаться – тоже нет смысла…

Джинн с визгом повалился навзничь, и сфинкс всеми четырьмя лапами, животом прыгнула сверху. Пасть ее стала еще более широкой и уродливой, сфинкс растворила ее и потянулась к горлу, к груди джинна. Но джинн вдруг стал вытягиваться в огненный поток, гротескно сохраняющий человекоподобность, вернее человеко-джинноподобность, этот поток выскользнул из-под лап и живота и устремился навстречу намерениям сфинкса, прямо ей в глотку. Секунда – и он втянулся туда весь, без остатка. Но, судя по жалобному крику, сфинксу вкуснее от этого не стало: она опять вскинулась на дыбы, села на хвост, прыгнула свечой вверх – у Лехи аж зубы лязгнули, и он отбежал еще, но, пользуясь недостатком внимания к своей особе, уже туда, на ту половину моста, где почти неподвижной скульптурной группой замерли Аленка и ее сфинкс…

Проглотившая джинна сфинкс визжала, уже не переставая. Она ничего больше не могла придумать, кроме как орать на всю Неву, хлестать хвостом и высоко подпрыгивать на месте, раз за разом смещаясь к краю моста. Еще прыжок… и сфинкс исчез с глаз долой. Через секунду в уши ударил грандиозный по масштабам плюх. Леха ничего не успел сделать, даже шага шагнуть, как из-под моста, с места падения, рвануло по-настоящему. Прежние звуки не выдержали никакого сравнения с новым, одним, но более могучим, чем все прежние, вместе взятые. Ударной волной Леху подбросило метра на два над мостом и чудом не выбросило за чугунные перила. Он даже умудрился приложиться к асфальту так удачно (задницей), что лишь губу прикусил и ушиб копчик, и больше ничего не повредил. Столб воды раздробился высоко над рекой и грохочущим водопадом ухнул вниз. Малая часть его угодила на мост, и части той хватило на всех присутствующих: Аленка и сфинкс просто намокли, а маленького человечка Леху опять чуть не смыло с поверхности моста. Кое-где с водой попадали на мост, но, к счастью, все мимо, каменные куски, в одном из которых очумевший от впечатлений Леха узнал не что иное, как каменное ухо свалившейся с джинном сфинкса.

Что собиралась делать со своей добычей Аленка, Леха решительно не догадывался, но у него не было никакого желания досматривать до конца. Он вскочил на ноги и во всю доступную ему прыть понесся с моста на Васильевский.

– Аленка, – крикнул он в атмосферу, больше надеясь на силу мысли, чем на осипшие голосовые связки, – догоняй, как управишься!

Леха бежал сквозь Древнюю Ночь, боясь остановиться, боясь оглянуться на бегу, весь во власти паники и ужаса. Если джинн победил – а похоже, что именно он, – все равно плохо, Аленки-то нет рядом. Сил нет, дубинки нет, Мурмана нет… Леха мчался прямо по Первой линии, сквозь редкие призраки автомобилей, не видя ничего вокруг и не слыша. Случись поблизости враг – в лице Лехи был бы ему легкий подарок… Но Лехе, наверное, везло: на всем пути, от моста Лейтенанта Шмидта до конца Тучкова моста ничего и никого он не встретил. Ни джинн его не догнал, ни Аленка… Совесть заговорила в Лехе, пробудила раскаяние и заставила остановиться: он, который Аленку заподозрил в измене, сам первый ее бросил, чуть только припекло. Трус поганый! Леха, едва отдышавшись, налег животом на парапет и, вглядываясь через малую Неву, заорал, уже не боясь, что его услышат и увидят:

– Аленка! Где ты, чудовище мое! Аленушка!..

На фиг… Пойду за ней и будь что будет!

И вдруг Леха ощутил контакт: не только Аленка его, но впервые он ее почувствовал мысленно! Жива Аленушка-зеленушка! И сигнал от нее все сильнее, то есть – ближе!

И опять Леха обалдел от изумления, хотя, казалось бы, из увиденных им чудес Древней Ночи это было чуть ли не самым скромным и невинным: из-за поворота, от Первой линии выкатилось странное колесо, скорее даже эллипс, огромный упругий эллипс, вытянутый горизонтально, зеленый с пятнами. Этот эллипс – половины минуты не прошло – очутился возле Лехи и разомкнулся в десятиметровую Аленку.

– Жива! Ну, дорогая! Ну, моя ненаглядная! Хоть меня сожри – все прощу! Ну-ка, сдуйся в… двухметровую, я осмотрю… Нет, вроде вся цела. Ах ты умница моя! А что со сфинксом, а? Дай-ка я тебе животик ощупаю… Да нет вроде бы… Куда сфинкса подевала?

Аленка только радостно сипела в ответ, не умея ответить повелителю, а он держал ее, двухметровую, на руках и на плечах и все гладил ее и говорил что-то ласковое.

– Не слабо! Питон, что ли? Твой?

Леха опомнился и обернулся. Из радолбанной «ауди» на него с Аленкой таращились трое: водитель-парень и две девчонки, все чуть постарше Лехи. «Ауди» урчала, давала выхлопы.

– Это ваша змея?

– А, да, моя. Мосты ей показывал.

– Прикольно! Виталя! Жалко, фотика нет! А вы с ней здесь обычно бываете?

Леха метал глазами вправо, влево… Йо-о-о! Светло на улице; оказывается, утро наступило. А значит, кончилась Древняя Ночь и он жив! Это главное, что жив! Остальное приложится. Ну и ночка выдалась. Леху внезапно пробило на смех.

– Нет, я случайно здесь. А змею больше не вынесу, ей городской воздух вреден и вода дрянь. Так что, звиняйте… Не обращайте на меня внимания, смешинка в рот попала… – Леха согнулся от смеха и даже присел на корточки, тут же, на запыленном газоне.

Парень за рулем понимающе хмыкнул, и тачка рванула дальше, а Леха, обуреваемый дурацким нервным хохотом, остался.

В тот же день Леха прямо на вокзале взял билет в псковскую губернию и поехал «железкой» в деревню Черную, докладывать бабушке и советоваться с нею же насчет дальнейшего.

Реакция на пережитое наступила к полудню, на перроне он уже едва терпел, а в вагоне, сунув проводнице билет, растянулся на верхней голой полке – сумку под голову – и мгновенно вырубился и проспал, все вновь переживая от кошмара к кошмару, до самой своей станции.

Ну вот – куда деть обертку от мороженого, если все городские урны мобилизованы на борьбу с террористами, но при этом мусорить в своем городе по-прежнему не хочется? Липкая, не в карман же прятать ее? А Морка с Ленькой, хотя и убежденные проглоты – что один, что другой, но такое не едят…

Денис комкал, прессовал в кулаке обертку от сахарной трубочки и совсем уже решился избавиться от нее ее самым подлым способом: сбросить с Дворцового моста в пучины Большой Невы, но вдруг фыркнул от смеха и постучал согнутым указательным пальцем себе по темени. Две интересные, неплохо прикинутые девицы, шедшие навстречу, засмеялись в ответ, и одна из них показалась Денису похожей на… Не надо сердце бередить, только этого не хватало…

Дворцовый как раз закончился; Денис повернул направо к Стрелке и, на ходу, подстрекаемый собственным любопытством, раскрыл ладонь с бумажным комочком и дунул на него. Вслух он решил ничего не произносить, а только загадал, чтобы бумажка сгорела в необжигающем пламени. И слов не понадобилось! Бумажка вспыхнула синим и исчезла, не оставив даже пепла. Пальцы едва-едва почувствовали тепло, словно бы солнышко дотянулось до них из-за горизонта… Класс! Настроение повысилось еще на пару градусов и явно не желало возвращаться в дневное, «убитое» состояние. И причина угадывалась даже не в предвкушении белой ночи, одной из тех – легких, летних, безоблачных и нежных, прихода которых Денис так ждал каждый год… А в чем же тогда?.. Может быть, это ему знак, что… Что все будет хорошо?..