Дверь была на щеколде, они подняли ее и вошли. В доме явно царила суматоха, казалось, кто-то недавно приехал или же кого-то ожидали.

Как раз когда они появились из маленькой прихожей, через зал проходил старый Стефанос, направлявшийся в столовую. Он бросил взгляд в их сторону, издал испуганное блеяние и едва не уронил лампу, которую нес.

— Не пугайся, Стефанос, — успокоил его Марк, снимая мокрый плащ и бросая его на скамью. — Мы явились из «Золотой Лозы», а не из царства теней. Дядя у себя в кабинете?

Старый раб раскрыл рот, но ответа его они не услышали, потому что голос его утонул в яростном лае. Послышался бешеный топот мягких лап вдоль галереи, и нечто огромное и пятнистое впрыгнуло через порог, пронеслось, скользя на гладком полу, через комнату — уши торчком, мохнатый хвост вытянут в струну. Это был Волчок, который в унынии лежал в тени колоннады и услыхал голос Марка.

— Волчок! — воскликнул Марк и поспешил сесть на скамью, чтобы не свалиться, как подкошенному.

И он сел очень вовремя: Волчок с разбегу прыгнул прямо ему на грудь, и они оба скатились со скамьи на пол. Марк обнял Волчка за шею, и тот прижался к нему, скуля, повизгивая и облизывая ему лицо в безумном восторге.

Весть об их возвращении уже разнеслась по всему дому, и с одной стороны семенил, впрочем, не теряя величавого достоинства, Маркипур, а в другую дверь вбежала с поварешкой Сасстикка. Марк поворачивался то туда, то сюда, здороваясь со всеми домочадцами, отвечая на приветствия и отражая радостные наскоки Волчка.

— Как видишь, Маркипур, тебе не удалось от нас избавиться! Сасстикка, видеть тебя — все равно что любоваться весенними цветами! Как я мечтал по ночам о твоих медовых коврижках…

— А-а, то-то мне показалось, что я слышу твой голос, Марк… среди прочих голосов.

Мгновенно все затихли: на нижних ступенях лестницы, ведущей в башню, стоял дядя Аквила в сопровождении старого, с седой мордой Проциона, а позади темнела суровая фигура Клавдия Иеронимиана.

Марк медленно встал, не снимая руки с большой лохматой головы, прижавшейся к его бедру.

— Мы, кажется, вернулись как нельзя более кстати, — произнес он.

Он сделал шаг вперед, в тот же миг дядя двинулся ему навстречу, они сошлись на середине комнаты, и Марк сжал обе руки старшего в своих.

— Дядя Аквила! Как славно видеть тебя! Как ты себя чувствуешь?

— Как ни странно, значительно лучше с той минуты, как увидел тебя целым и невредимым, хотя и в виде облезлого пса. — Дядя Аквила перевел взгляд на Эску. — А вот и еще один. — И, чуть помолчав, спросил спокойно: — Какие новости?

— Я принес его, — так же спокойно ответил Марк.

Больше о пропавшем орле не было произнесено ни слова. В зале они оставались вчетвером — рабы при появлении хозяина исчезли, вернувшись к своим обязанностям, — и дядя Аквила повелительным жестом пригласил молодых людей подойти с ним к легату, который, чтобы не мешать их встрече, грелся у жаровни. Посреди всеобщего перемещения Волчок перебежал к Эске и, здороваясь, ткнулся ему мордой в ладонь, потом снова вернулся к Марку. Процион ни с кем не поздоровался, он не признавал на свете никого, кроме своего хозяина, и, похоже, просто не замечал остальных.

— Нашел-таки! — с ворчливым торжеством провозгласил дядя Аквила. — Нашел, клянусь Юпитером! Ты ведь никак не ожидал, что он найдет, верно, мой Клавдий?

— Не уверен, — протянул легат, задумчиво разглядывая Марка своими странными черными глазами. — Нет, совсем не уверен, мой Аквила.

Марк отсалютовал ему, затем вывел вперед Эску, державшегося поодаль.

— Могу я напомнить о моем друге — Эске Мак-Куновале?

— А я и так отлично о нем помню, — Клавдий бегло улыбнулся бритту.

Эска склонил голову в знак приветствия.

— Господин, наверно, подписывал мою вольную, — тон его был так невыразительно ровен, что Марк тревожно взглянул на него. Он только сейчас сообразил, что для Эски в этом возвращении в дом, где он был рабом, нет настоящей радости.

— Да, подписывал. Но я запоминаю людей не только по их бумагам, — мягче обычного возразил легат.

Восклицание, которое издал дядя Аквила, прервало этот обмен репликами. Оглянувшись, Марк увидел, что дядя уставился на его левую руку, которой он все еще машинально поддерживал драгоценный сверток, покоившийся на перевязи.

— Кольцо? Покажи-ка!

Марк стянул тяжелую печатку с пальца и протянул дяде.

— Узнаешь, конечно?

Несколько мгновений тот с непроницаемым лицом рассматривал кольцо, затем отдал обратно.

— Да, — сказал он, — клянусь Юпитером, я его узнаю. Но как оно попало к тебе?

Тут совсем близко раздался визгливый голос Сасстикки. Того и гляди, в столовую пройдет раб накрывать на стол… Нет, Марк не мог сейчас сосредоточиться. Он надел печатку опять на палец и сказал:

— Дядя Аквила, нельзя ли отложить ненадолго и этот рассказ? До более подходящего времени и места. Рассказ будет долгим, а у этой комнаты много дверей.

Глаза их встретились, и дядя Аквила, помолчав, сказал:

— Что ж, хорошо. Ждали столько, что один лишний час значения не имеет. Ты согласен, Клавдий?

Египтянин кивнул.

— Безусловно. После ужина, в твоей башне, нам никто не помешает, и Марк даст нам полный отчет. — Неожиданно тысячи морщинок разбежались по его лицу — он улыбнулся; манера его резко изменилась, словно шелковый занавес опустился и скрыл до поры до времени пропавшего орла. Легат повернулся к Марку. — Я всегда попадаю в этот дом в счастливую минуту. В прошлый раз вернулся Волчок, сегодня ты, но сцена встречи всегда одна и та же.

Марк посмотрел вниз, на Волчка, который привалился к его ноге, полузакрыв глаза от наслаждения.

— Нам с Волчком хорошо вместе.

— Это я вижу. Просто трудно поверить, чтобы волк стал таким другом. Его было намного труднее учить, чем собак?

— Пожалуй, он был упрямей и, конечно, намного свирепей, но приручал его больше Эска, он в этом деле мастер.

— Ну да, разумеется. — Легат повернул голову к Эске. — Ты ведь как будто из бригантов? Много раз мне доводилось видеть собратьев Волчка в собачьей стае твоего племени, и меня всегда удивляло…

Дальше Марк уже ничего не слышал. Он быстро нагнулся и провел рукой по спине молодого волка. Он вдруг заметил то, на что, взволнованный чередой встреч, сначала не обратил внимания.

— Дядя Аквила, что вы тут с Волчком сделали? От него остались кожа да кости.

— Мы с ним ничего не делали, — произнес тот в сильнейшем негодовании. — Он подрывает себе здоровье из чистого своеволия, для собственного удовольствия. Со времени твоего отъезда он соглашался принимать пищу только из рук этой девчушки, Коттии. А после ее отъезда перестал есть совсем. Животное нарочно умирает от голода на глазах у обитателей дома, а те вьются вокруг него, как мухи над выброшенной на берег рыбой.