Серж спит как ни в чем не бывало. Я не исключаю, что у него как раз была куча интрижек, только ему хватило хитрости никогда мне о них не говорить. Как ни странно, я думаю, что, окажись это так, я бы это пережила. Я все равно продолжала бы его любить. Разумеется, я бы жутко разозлилась и почувствовала себя оскорбленной, но не до такой степени, чтобы с ним порвать. Я слишком его люблю. Я и представить себе не могу, что буду проводить каникулы, делить воспоминания и встречать старость с кем-нибудь другим. Все остальное не имеет значения. Я не хотела бы выглядеть идиоткой, которая мирится с тем, что у ее любимого есть другая женщина, но, если это будет проститутка или мимолетная связь на одну ночь, я точно не умру. Я счастлива, я люблю Сержа и твердо стою на ногах. Я выпила, вероятно, потому, что это было мне необходимо; мне надо было с кем-то поговорить, и я с ним поговорила. Через десять лет мне конец, меня никто больше не полюбит. Я стану старой и страшной. Мои проблемы перестанут кого-либо интересовать; я выйду из моды. Мне будет не 27, а 37, а это конец. Не хочу стареть. Отказываюсь стареть. Серж будет пялиться на 17-летних девчонок, а если я начну ревновать, бросит мне: «Я же не запрещаю тебе делать то же самое, старушка». Но для меня будет уже слишком поздно. Никто не захочет пригласить меня выпить с ним стаканчик. Никто не предложит мне даже дружбу. Тогда до меня дойдет, что моя жизнь позади, и я буду кусать себе локти и твердить про себя: «Если бы я раньше знала…»

Когда Сержу было 27 лет, он не отказывал себе в развлечениях и крутил романы со всем Парижем. Я этого не требую. У меня нет цели за один уик-энд перетрахать весь Париж. Все, что мне нужно, – это ощущать себя желанной, не испытывать стыда и не чувствовать себя вздорной старухой. Если после шести лет совместной жизни ты позволяешь себе немного опоздать на свидание, а тебе дают понять, что ты пустое место, забывая обо всем, что ты сделала, включая общего ребенка… Мне казалось, что Серж все-таки любит меня немножко больше, но иногда, если судить по тому, что он говорит, и по тому, чего не говорит, у меня возникает ощущение, что для него эти шесть лет – пустяк, ерунда, что я для него – не более чем очередной эпизод в ряду его многочисленных увлечений. Он имеет полное право так думать и гордиться собой. Конечно, я не чета Далиде, или Греко, или Бардо, не говоря уже о его бесценной супруге – ведь на ней-то он женился.

За малейшую провинность он выставит меня вон и все начнет сначала. Я на самом деле верила, что наша любовь продлится вечно, что я, Джейн, со всеми моими недостатками, значу для него больше, чем любая другая. Но это не так. Во всяком случае, я больше не питаю подобных иллюзий. «Ты меня любишь?» – спросила я его. «Конечно, – ответил он. – Иначе я давно бы тебя выгнал». И это после шести лет, после всего, что мы вместе пережили. Вот что я для него такое.

Рождество

Няня сказала, что Кейт кричала в метро: «Я живу в прекрасном доме Сержа Генсбура, а Джейн Б. – моя мама». Кроме того, она говорила, что я хочу выйти замуж за Сержа, потому что у него много денег. Все это настолько ужасно, что мне не верится, что это может быть правдой. Я не выхожу за Сержа замуж потому, что он этого не хочет. Даже если мы проживем вместе еще десять лет, мы предпочитаем оставаться влюбленной парой. Я не представляю себе жизни без него. Стоит нам расстаться всего на один день, и я чувствую себя глубоко несчастной. Я люблю его больше всего на свете. Я готова последовать за ним хоть на край света, потому что не смогу без него жить. Но у меня есть и свои потребности. Например, у меня нет друзей, если не считать Габриэль. Есть еще мадам Азан, но с ней мы не настолько близки.

* * *

Серж решил, что нам пора пожениться. Он задумал устроить пышную свадьбу в ресторане близ Лионского вокзала, чтобы после брачного пира мы могли сразу сесть на поезд и уехать. Он хотел, чтобы все гости пришли одетыми по моде 1900-х. К несчастью, для обсуждения всех деталей мы пригласили в этот самый ресторан моего брата Эндрю. Когда он услышал, что во Франции перед официальным заключением брака жених и невеста должны сдать на анализ кровь, его это ввергло в ступор. Тогда Серж сказал, что если мне жалко ради него пожертвовать капелькой своей крови, то, наверное, он для меня ничего не значит. Что до меня, то мне по ходу обсуждения все меньше нравилась идея этой свадьбы, приобретавшей размах Каннского фестиваля. Предполагалось, что Жорж Кравенн будет «продюсировать» это мероприятие, все больше напоминавшее мне рекламную акцию. Не видя с моей стороны воодушевления, Серж быстро сдулся. Мы решили, что все останется как есть.

* * *

Вся моя жизнь – это Серж, Кейт, Шарлотта, папа, Эндрю, мама и Линда. Их я люблю, и больше мне никто не нужен. Я знаю, что никто на свете не сможет мне их заменить. Ради них я готова на все. Из суеверного страха я не хочу, чтобы Серж писал завещание. Мне не нужны его деньги, я хочу, чтобы он жил вечно. Когда люди составляют завещание, это означает, что они не исключают возможности близкой смерти. У меня есть работа, я пытаюсь добиться независимости. Мне противно думать, что меня кто-то содержит. Если со мной что-нибудь случится, например, я погибну в авиакатастрофе, у Кейт и Шарлотты останется мой дом в Нормандии. Но душой я неразрывно связана с Сержем.

Вымышленная история

Мне 30 лет. Я замужем. У меня трое детей. У нас свой дом, есть деньги. Мой муж – умный и заботливый. Ему 50, и он постоянно в отлучках. В нашем большом доме всегда пусто. Я – человек общительный, но у меня нет друзей. У нас всегда порядок, неважно, при моем участии или без него. Я – часть отлично организованного уклада, лишенная всякой индивидуальности. Иногда у меня возникает чувство, что я – единственный здесь бесполезный предмет. Я не такая умелая, как служанка; не так любима детьми, как их няня; не так необходима, как автоответчик; не так красива, как обои; не так совершенна, как статуя у входа. Мне повезло – у меня все есть. Я должна быть счастлива, но я не чувствую себя счастливой. Наверное, я не права. Люди говорят, что мне повезло в жизни. Я так не думаю, из чего следует, что я избалованная неблагодарная свинья. Мне очень хочется заболеть, но я побывала у лучших специалистов и прошла самое полное обследование и убедилась, что здорова. Со мной что-то не так. Мне плохо, но я не понимаю почему. Если у меня депрессия, мне надо куда-нибудь уехать. Но куда я поеду? А главное, с кем? Каникулы созданы для тех, кто работает, кто их заслужил, кто имеет право на усталость. У меня такого права нет. Я замужем десять лет. Я вышла за него потому, что он сделал мне предложение. Он был у меня первый. Это была блестящая партия, и я чувствовала себя польщенной. Наверное, я была хорошенькая, но не более того. Он был моим первым мужчиной. Я и до него влюблялась, но дело никогда не доходило до постели, потому что мне не хотелось производить впечатление легкодоступной девушки. Я оставалась девственницей до 20 лет – скорее всего, единственной среди своих ровесниц в Челси. Помню, что после того, как он сделал мне предложение, он на руках понес меня – я довольно много выпила – в спальню. Я брыкалась, но больше для вида, хотя мне было страшно. Помню, как это бывало раньше. С тебя снимают туфли, нащупывают молнию на брюках, ты бросаешься к телефону, вызываешь такси и пулей мчишься домой. На сей раз я просто смотрела в темноту широко раскрытыми глазами. Я удивилась, что было так больно, и немножко всплакнула. Он выполнил свое обещание и в сентябре на мне женился. Я помню ощущение счастья, когда я надела белое гипюровое платье и слишком ярко накрасила глаза. Мне казалось, что он это уже переживал. Как выяснилось, он переживал это уже дважды. Все было прекрасно организовано. Я вернулась домой с сестрой, прыгая по набережным, как коза[153].