Кто-то пытается бороться с Людвигом Минелли, основателем Dignitas. Кто-то изменяет законы, чтобы клиника милосердия прекратила своё существование. Но у них не выходит. Лечение в Dignitas стоит дорого, четыре тысячи за процедуру или семь тысяч, если на клинику сваливаются ещё и расходы на похороны. Но клинику не получается закрыть за неуплату налогов, как некогда арестовали Аль Капонэ. Людвиг Минелли разбогател, но кого это волнует? Сотни людей приезжают в его клинику, чтобы получить милость, которой их лишает собственное государство. Восемьсот сорок человек за десять лет, большинство – немцы. Новая разновидность экстрима: суицидальный туризм. Так уходят известные люди. Бельгийский писатель, режиссёр, драматург и художник Хьюго Клаус решил не дожидаться, когда болезнь Альцгеймера сделает его непроходимым идиотом, и выбрал смерть в возрасте семидесяти восьми. Или британский художник Джон Хиклентон, сорок два года, атеросклероз. Чем он был известен? Он нарисовал комикс «Судья Дредд», помните такой? А теперь его нет, он сам приехал в Dignitas и сказал: всё, больше не хочу.

А ещё британский оперный дирижёр Эдвард Даунс, полвека проработавший в Королевском оперном театре Лондона. Он ничем не болел, как ни странно, хотя ему было уже 85 лет. Болела его жена – рак поджелудочной железы. И Даунс не захотел жить дальше без неё. Двойное добровольное самоубийство под надзором врачей.

И ещё знаменитая кларнетистка Пэмела Уэстон. И французская актриса Майя Симон. И другой актёр, австралийский, Герберт Факс. Все они отстояли своё «право-на-смерть».

Это называется «цивилизация». У человека есть право на жизнь и право на смерть. И их у него не отнять. Даже у здорового. Минелли помогал уйти из жизни совершенно здоровым людям. Некая гражданка Канады хотела умереть вместе с любимым мужем – и умерла. Это тоже сострадание, потому что на полсотни попыток самоубийства приходится всего лишь одна успешная. Человек хочет гарантии и получает её.

Но Алексей Николаевич – это не официальная инстанция по добровольному уходу. Он – русский Джек Кеворкян, московский «Доктор Смерть». Американский армянин Кеворкян однажды придумал аппарат под названием «мерситрон», от слова «милосердие», который автоматически впрыскивает в кровь смертельную дозу анальгетиков. Этим аппаратом воспользовались сто тридцать человек – самостоятельно, осознанно. Кеворкяна смогли подвести под суд всего по одному делу – и выпустили за хорошее поведение. Алексей Николаевич мечтает познакомиться с ним, потому что это великий человек.

Это просто знания, которые роятся в голове Алексея Николаевича. Они пытаются найти выход. Человека, который смог бы его понять. И в определённый момент Морозов может решиться. Ведь в его жизни появился человек, с которым можно говорить на эту тему. На любую тему.

Вечер. Майя и Морозов сидят на крыльце и смотрят на звёзды. Погода очень хорошая.

«Может, достать телескоп?» – предлагает Алексей Николаевич.

«Не нужно. Вы смотрите в телескоп на то, что мы уже колонизировали».

«Да, в самом деле».

Она пьёт коктейль с циничным названием «Хиросима». Две столовых ложки Baileys, немного самбуки, чуть-чуть абсента и гренадин в серединке. Последний оседает на дно, оставляя за собой след, напоминающий ядерный гриб.

«Можно, я задам несколько вопросов? О медицине и ещё о некоторых вещах? Я просто хочу знать, что мы будем жить лучше, чем теперь…»

Майя качает головой.

«Можно. Но насчёт «лучше» – не гарантирую».

«Хорошо там, где нас нет».

«Конечно».

Они снова молчат. В руке Морозова стакан с виски.

«У вас разрешено клонирование человека?» – спрашивает он.

«Да, с ограничениями. Бездетная семейная пара может клонировать ребёнка из клетки отца или матери. Отдельные органы клонируют постоянно».

«А чья яйцеклетка берётся?»

«Ничья. Технология позволяет вырастить человека хоть из волосяного фолликула».

«А если не семейная пара?»

«Нельзя. В принципе, и пара, способная иметь детей, может заказать клонирование, если не хочет заводить ребёнка естественным путём. Но один родитель – нет. Семья должна быть зарегистрирована официально».

«Но тогда для злоупотребления законом можно заключать фиктивные браки».

«Нет. Я не знаю всех тонкостей, но брак перестал быть обязательным институтом ещё в двадцать четвёртом веке. Хочешь – регистрируй, хочешь – нет. Но для клонирования регистрация нужна, и есть целая система проверок, которая позволяет отличить фиктивный брак от настоящего».

«И отдельные органы?»

«Да, клонируют, давно и успешно. Чтобы не приходилось ждать донора. Сердца, почки, суставы всегда наготове».

«Настоящие суставы?»

«Если хочешь – да. Не хочешь – будет искусственный. Тело модифицируют как угодно. Датчики связи и слежения есть у всех, они обязательны. Но кто хочет, себя вообще в терминатора превращает».

«Вы ещё помните “Терминатора”»?

«Ремейк снимают примерно раз в пятьдесят лет, – Майя смеётся, – и каждый раз война с машинами переносится всё в более далёкое будущее. А ещё можно тело себе вырастить».

«Новое тело?»

«Да, новое тело. И пересадить туда мозг. Продлить жизнь надолго. Но это дорогая операция».

Морозов отпивает глоток виски.

«А смертная казнь?»

На самом деле его не очень интересуют вопросы клонирования и смертной казни. Самый важный вопрос – это эвтаназия. Как обстоят дела с ней через пятьсот лет.

«Номинально смертная казнь есть, но я не помню, чтобы ею кто-либо пользовался. Полиция работает превентивно в основном».

«То есть знает заранее…»

«Вроде того. Методы лечения психов заметно улучшились. Даже если у ребёнка с детства есть садистские наклонности, их аккуратно удаляют, и он становится чист как стёклышко и безопасен. Если же кто-то чудом совершил преступление, достойное смертной казни, его всё равно удобнее исправить медицинским путём».

«Хирургия?»

«Что-то вроде. Копаются в памяти и мозге, уничтожают мусор».

Приходит время главного вопроса.

«А эвтаназия?»

Трудно спросить так, чтобы не дрожал голос.

«Ну, снова же, номинально – возможно. Но неизлечимых болезней почти нет. Поэтому эвтаназия теряет смысл. Иногда рождается генетический уродец, которого умерщвляют по заявлению родителей».

«В наше время практикуется эвтаназия по собственному желанию даже здоровых людей».

«Здоровые люди вольны выбраться на крышу и броситься вниз. Если они спасаются, их излечивают от суицидальных склонностей. Если умирают, общество самоочищается».

«Жестоко».