– Васька, – неожиданно присмирела Гульназ, – я вот тут подумала, подсчитала… Представляешь, сколько им лет?

В ответ Ладова кивнула.

– Ну вот… В принципе, они мне не сделали ничего плохого. Ну а то, что аборт заставляли сделать, так это тоже понятно. Разве они могли предположить, что мы с Бектимировым вместе будем? Не разбежимся, не разлаемся? Абика совсем старая. Умрет – у них никого не останется. Разве это справедливо?

– Несправедливо, – выдохнула Василиса, почувствовав, что Гулька до сих пор не уверена в своем решении и ищет подтверждения собственной правоты из уст близкой подруги.

– Что скажешь?

– Скажу, что ты поступила правильно. Я уж давно собиралась тебе сказать, но ведь к вам с Бектимировым не подступишься. Сразу орать начинаете. А как, кстати, Ильсур со своими?

– А чем он хуже? – улыбнулась Гульназ, но улыбка получилась какая-то вялая, с оттенком сожаления. «Наверное, ее так и не приняли», – подумала Ладова, но вслух ничего говорить не стала. – Но меня к ним не зовут, – все так же криво улыбаясь, призналась Гулька. – Поэтому он девчонок от моих забирает и к своим едет.

– Как на дежурство, – усмехнулась Ладова, но потом быстро переключилась: – Кстати, а ты что решила? В институт поступать будешь?

– Нет, мне для работы и училища хватит. Я лучше по бухгалтерии, по финансам, чтобы быть в курсе.

– А помнишь, вы с Ильсуром свою клинику мечтали открыть?

– Помню. Он и сейчас хочет. Только профиль поменял: работа на «Скорой» заставила. Правильно говорят, нет ничего более постоянного, чем временное. А ведь не залети я тогда, ничего бы не было: никакой этой дурацкой травматологии. Теперь вот подавай ему медицину катастроф.

– Ну… – рассмеялась Василиса. – Так дело пойдет. Чую я, не видать вам своей клиники как своих ушей.

– Ну, я-то без дела не останусь, – пожала плечами Гулька, видимо, имея в виду родителей. – А вот он что делать будет, неясно. Ты где-нибудь частный травмпункт видела? И я не видела. И денег ты так не заработаешь. Представь себе: привозят пострадавшего после аварии, у тебя пять минут на то, чтобы спасти ему жизнь. И что? Ты будешь денег от него требовать? Сначала заплатите – потом спасем? Травматология кормить не будет. А значит, вся надежда на меня…

– Зато вы вместе, – привела неопровержимый аргумент Ладова.

– Вместе, – согласилась Гульназ, но в словах ее Василиса не почувствовала прежнего энтузиазма.

– У вас все хорошо? – напряглась Ладова.

– Пока – да.

– Что значит «пока – да»?

– А то и значит, Васька, что все нужно делать вовремя. Не так, как я. Вот теперь с двумя детьми сижу и думаю: правда, Бектимиров на дежурстве или еще где-нибудь?

– А что? Есть повод так думать?

– Конечно, есть, – закосив глазом, подтвердила Гулька, – ты же видишь, какой он красивый. Наверняка девки молодые вешаются: и пациентки, и сокурсницы. Как проверишь?

– Гуль, – Василиса нежно тронула ее за руку. – Так ты ведь тоже красивая. И молодая. Тебе всего-то двадцать четыре.

– Я-то? Я Васька, косая-прекосая, да еще с двумя детьми и плохим характером. Так что не повторяй моего примера, живи в свое удовольствие и рожай попозже. Не в сорок, конечно, но точно не сейчас. Да ты и не сможешь, чужие-то дети наверняка надоели…

«Чужие дети» – это была третья ипостась многоликого Василисиного образа, в которой она чувствовала себя весьма комфортно и даже подозревала, что, когда она подавала документы в вуз, именно сила высшего порядка заставила ее перейти из одной очереди в другую.

«Василиса Юрьевна!» – радостно приветствовали ее дети и прижимались к воспитательскому сдобному телу, завернутому в белый халат. К концу дня на белой ткани появлялись так называемые сложные пятна от слюней, соплей, шоколада, томатной пасты, пластилина, гуаши и чего-то неопределяемого в принципе. Если верить рекламе, они не поддавались воздействию «обычных» стиральных порошков, используемых в дошкольных учреждениях. Ладова в этом смысле была человеком доверчивым и, чтобы облегчить жизнь детсадовской прачечной, относила свою форменную одежду домой и приводила ее в порядок при помощи разрекламированных моющих средств, чьи уникальные возможности, как выяснилось, были явно преувеличены.

Родители детей называли Василису между собой Белоснежкой, дети – Снегурочкой, а работники дошкольного учреждения, где служила Ладова, – Белым Слоном. Василиса об этом знала, но на коллег не обижалась. Любви в ее жизни было достаточно, особенно на работе.

– Василиса Юрьевна, – краснел и заикался перед ней знаменитый драчун и гроза песочницы Женя Щерби́на, – вы как Снежная королева. Только добрая…

– Спасибо, Женечка, – обнимала его Ладова, а тот открывал воспитательнице свои объятия и старался сжать ее в них как можно сильнее.

– Хоть бы на вас мой папа женился, – шепотом признавался мальчик и с опаской оглядывался по сторонам: не слышит ли кто-нибудь.

– Да ты что, Женечка! – делала страшные глаза Василиса Юрьевна и еле сдерживалась, чтобы не рассмеяться. – У твоего папы есть твоя мама.

– Ну и что? – делился своими соображениями ренегат Щербина. – Пусть будет мама и вы.

– Может быть, все-таки подождать, когда ты вырастешь? – Ладова предлагала промежуточное решение проблемы.

– А скоро? – Щербина срочно хотел жениться на своей воспитательнице, если уж у отца нет такой возможности.

– Ну… – Василиса критично осматривала Женечку, – лет так десять – двенадцать. Пролетят – не заметишь. А я тебя подожду…

– Точно? – сдвигал брови малолетний поклонник тучных женщин.

– Точно, – обещала ему Ладова и собирала группу на занятие лепкой. – Только никому не говори.

– Не скажу, – клялся Щербина и, окрыленный, мял свой кусок пластилина, зорко поглядывая на возможных соперников.

В том, что они существуют, сомневаться не приходилось, иначе бы откуда в карманах Василисы периодически обнаруживались то серьги с бриллиантами, ловко выуженные из материнской шкатулки с драгоценностями каким-нибудь влюбленным воришкой, то золотой браслет с брелоком, на котором было выгравировано: «Ире – на рождение сына», то завернутая в драную фольгу половина шоколадки, то неровно вырезанное из картона сердечко… Чего только не оказывалось в бездонных карманах доброй Снежной королевы. И всякий раз Василиса безошибочно определяла дарителя по его преисполненной важности мордашке и, дождавшись прихода родителей, возвращала презент его настоящему владельцу.

– Васька, так тебя твои чудо-мальчики под монастырь подведут, – предупредила Гулька. – И никто разбираться не станет. Скажут: сама научила, дети ни при чем. Не думай, будто кому-то нравится, что растаскивают его имущество. Вдруг твой Женя Щербина по дороге мамочкино колечко потеряет, а скажет, что тебе подарил?