наказываться… Эрлик и Еся моглий указат на Лизу шаману.

— Почему она? Почему именно Лиза?

— В Лизе ест сила. Духи и боги это чувсвоват.

Невольно из груди Садовского вырвался стон.

— Нет! — возразил Роман. — Только не Лизонька! Боже, сохрани ее! Хэрмэн, скажи, куда они могут ее увести? Что с нею могут сделать? Она не пострадает? Что мы можем сделать?

— Я… Я не знаю, что с ней будет, — испугалась кетка.

— Хэрмэн, скажи только, где ваше племя находится? — взял дело Садовский свои руки.

— Нужно идти на север, вверх по реке сорок рек.42 Там между гор ест долина. Там. Там они живут.

— Всё ясно, — решил Леонид. — Слушать меня всем! Нужно уходить отсюда и срочно.

— Что?

— А как же?

— Ваша задача собрать всё и всех и идти за Романом. И во всем его слушаться!

— Лёня, куда пойдем?! — возмутилась Марья Петровна. — Что ты такое говоришь?! Как же Лиза?

— Матушка, я сказал, что вы собираетесь и пойдете за Романом.

— Лёня! — хлопнула няня в отчаянии ладошками.

— Что всё это значит? — спросил у Леонида Мохов.

— Иди за мной, — командир вошёл в землянку. Он отрыл среди вещей компас. — Держи! Иди строго на северо-запад сто пятьдесят пять верст. Вы должны выйти к озеру. От него подниметесь в гору на ровный участок. Там, среди берез должен стоять дом, самая настоящая русская изба, — Садовский начал заряжать ружьё. — Не удивляйся, Рома. Это всё вам по закону принадлежать должно. Андрей Мохов, отца вашего дядя, был заядлым охотником. Любил приезжать сюда. Дом тут построил и землянку эту собрал. Отца моего брал в помощники, и я однажды попал сюда, за месяц как его не стало. Запомнилось все очень хорошо. Когда уже, — достал он коробку пуль, — с войной перебранка вышла, не до охоты было уже и Федр Мохов не нашел разрешение на сибирские постройки. Зато их нашел я… Это к сведению. Возьми ружьё и пули! — Садовский вышел, собрав себе какие-то пожитки. Он развязал оленя и нагрузил его.

— Стой! — крикнул вслед Роман. — Я это не возьму, — протянул он оружие обратно.

— Нет, возьмешь! Я не допущу, чтобы хоть один коготок дикого зверя угрожал нашим детям. Дорога предстоит неблизкая. Всякое может быть. Ночевать даже в лесу будете. Не спорь! Делай, как я говорю!

— Я с вами пойти, — заявила Хэрмэн. — Я же знаю болше.

— Скажи, — сглотнул Леонид, — что мы им сделали, что они так озлобились на нас?

— Вы… — собралась кетка, — не почитали Холлай43 и зажгли чужой огон…

— Я не понимаю, — сказал Роман.

— Холлай охраняэт места. Она стоит ниже по реке.

— Это должно быть то дерево с лицом. Под ним ещё звери убитые были, — поняла няня.

— Да… так, — согласилась Хэрмэн. — А огон это свето. Его зажигаит толко шаман по милоасти богов.

— Ох-х! Придумать же надо было такое! — вспылил Леонид, собираясь сесть на оленя. — Ладно, я заберу Лизу и догоню вас. Оставаться здесь опасно.

— Возмитте меня с тобой, — остановила его девушка. — Они вас… могут убит.

Леонид остановился:

— А Лизу?

Хэрмэн опустила глаза.

На скулах Леонида, обросших бородой, заиграли желваки. Ему многое стало ясно.

— Станут ли они тебя слушать? — спросил он совсем тихо. — Тебя же выгнали. Что ты можешь сделать?

— Я…

— Иди с Романом. Ты Вере нужна… Чему бывать, того не миновать… а бороться всё равно надо… — он оглядел своих соратников. — Собирайтесь и побыстрее! — Леонид вскочил на оленя, взглядом попрощался с Юрой. Мальчик доверчиво смотрел на своего папу, совсем не понимая, что происходит. — Через полчаса, чтобы вас здесь не было, — продолжал Леонид, — и, пожалуйста… — его грозный вид посмирнел, — молитесь. Молитесь за нас.

XV

Лиза дорогу не помнила. Она едва ли могла осознавать, где она и что случилось. Поначалу, Мохова боролась, кричала, бежала, спасалась. Теперь сил в ней не осталось. Она утихомирилась и, признав своё бессилие, смиренно сдалась. Ее привели связанную в долину, окруженную горами, за которыми начало прятаться дневное светило. Здесь один за другим стояли чумы из бересты и кожи, из которых выходили ротозеи, чтобы посмотреть на неё. Они отличались тем, что не были высокого роста, имели темные прямые волосы, высокое переносье и покатый лоб. Лиза нашла много общего между их внешностью и одеждой с обликом Хэрмэн и Веры. Она поняла: кеты. Почему они ее схватили? Что она им сделала? У Елизаветы рождался вопрос за вопросом, но никто ей ответа не давал. Эти люди говорили, говорили много. Из всей массы слов Мохова не могла угадать ни одного, кроме «Эрлик», «айны», «Еся» и «шаман».

«Господи, на Тебя уповаю», — молилась она.

Кеты ее привели в одну из чум, стоявшую от всех остальных особняком.

Человек, одетый в грязные, дырявые одежды, прыгал перед огнем, стоящим в центре чума. Он бил в бубн и в такт звукам произносил растянутые, многозначные слова. Чум изнутри был обставлен лапками животных, мумиями птиц, вырезанными их дерева разных пород и с разными украшениями статуэтки и ымыши44. Пахло здесь паленной кожей и сосной. Было душно.

Лизу бросили на землю перед костром.

— Ты здесь, — сказал шаман на своём наречии и повернулся к пленнице. (Автор просит у читателей прощения. Он опускает здесь, в диалогах кетов, их подлинный, кетский язык, в виду его сложности написания, произношения и понимания. Автор будет писать на русском языке, дабы читателям была ясна суть разговоров.) Его чёрные одежды и мумия большой чёрной птицы, служившая головным убором, придавали ему грозный и устрашающий вид. Он взял из чаши рукой рыбьего жира и брызнул в огонь. Он зашипел. Шаман снова начал говорить:

— Четырехсторонний каменный таган,

Четырехпуповая мать-огонь,

Белым пеплом одевайся,

Бело- пламенный огонь-мать.

Четыре пуповины имеющая огонь-мать,

С землей одинаковая пуповина,

С синим небом одинаковый язык45. — казалось, что шаман совсем забыл о пленнице, но, когда он окончил обряд, глаза его поднялись от огня прямо на Лизу. У последней пробежали от этого мурашки по коже. — Непочтение Холлай, чужой огонь, осквернение матери-природы, совращение с пути истинного поклонения, — начал он. — Достаточно терпел вас Еся. Эрлик примет месть на себя. Дабы избежать проклятие всего народа, должна быть принесена жертва умилостивления. Боги требуют жертвы. Они ее получат, — жадная ухмылка исказила темное лицо.

Лизу вывели наружу и оставили у огня перед чумом на всю ночь. Несмотря на то, что был очень тяжёлый день, уснуть у костра она не могла: ей было страшно.

Едва ли занялся восход, ее схватили за