— Почему я не могу остаться?! — По щекам Аллы катились слезы, но не страха, а неистребимого инстинктивного желания жизни. — Что я должна сделать, чтобы остаться?

— Принять наказание как должное.

— Я согласна! Я немедленно позвоню в полицию и признаюсь в двух убийствах.

— Тебе лучше пойти со мной.

— Пожалуйста, Макс! Я знаю, что виновна, и раскаиваюсь в содеянном. Я заслужила наказание и приму его. Только не забирай меня. Я все осознала. И жалею о том, что натворила, — плакала Алла навзрыд, простирая к Максу руки. — Умоляю, ведь ты никогда не был жестокосердным! Дай мне шанс исправиться!

— Хорошо. Звони. И не глупи. Иначе мы снова встретимся.

Алла достала из кармана телефон и лихорадочно принялась набирать номер.:

— Алло, полиция? С вами говорит судья Никонова Алла Николаевна. Срочно приезжайте. Я готова подписать чистосердечное признание в двух убийствах. Это я убила и адвоката Беркова, и адвоката Перепёлкина… Да, немедленно. Я нахожусь в дачном поселении. — Алла назвала адрес и номер дома. — Да. Жду. — Она взглянула на Макса: — Что теперь? Ты тоже их будешь встречать?

— Они меня не увидят. Только убийца может видеть свои жертвы. Да и пора мне. Если сделаешь все правильно, у меня больше не будет основания возвращаться.

Как только Макс исчез за дверью, Алла расплакалась. Она только что избежала смерти. И это сейчас было главным.

Что будет после, поживем — увидим. А пока надо срочно взять самое необходимое и мчаться в аэропорт… Но как же данное Максу обещание? Как дала, так и обратно заберет! Не станет она разбрасываться ни своей жизнью, ни драгоценной свободой. Пусть Макс поищет себе более сговорчивую жертву.

Она прилегла на кровать, так как чувствовала, что силы совсем оставили ее. Стоит ли отправляться в дорогу в таком состоянии? Не только стоит, но и немедленно, сию же минуту!

Алла прислушалась к вою полицейской сирены. Как быстро они приехали. Только зря радуетесь, голубчики! Здесь вам ничего не светит. Ишь, размечтались, что им чистосердечное на блюдечке с голубой каемочкой поднесут и уже не нужно будет бегать, высунув языки, и самим искать убийцу.

Полицейские приехали во главе с самим начальником полиции — маленьким, лысеньким человечком, мечтающим поскорее отправиться на заслуженную пенсию. Леониду Петровичу Краскову совсем не нужны внезапные сюрпризы, а уж тем более эксцентричные выходки служительницы правосудия, которая наверняка оказалась в затруднительном положении, потому и вынуждена делать подобные заявления.

Беда с этими бабами, особенно высокопоставленными. Как дорвутся до власти, тут же палку начинают перегибать. В итоге получают такое сопротивление, такой отпор, с которым потом и справиться не в состоянии. Женщина у власти — это постоянные интриги, даже на пустом месте.

С этой же Никоновой и вовсе что-то странное творится.

То ей трупы подкидывают, то в доме безобразничают, хотя ничего не крадут, что исключает воров и бомжей. Сейчас вот и вовсе решила взять на себя два убийства. Неспроста это. Ох как неспроста! Видимо, крепко взяли судью за пятую точку, раз она на себя такой поклеп возводит.

А если не зря? Может, она и в самом деле их убила? Тело-то адвоката Беркова в ее доме нашли. Вернее, в сарае, что, впрочем, одно и то же — суть-то одна. К тому же труп в доме тоже успел побывать, как выяснилось при обследовании, — найдены частички земли с участка.

Да и в Перепёлкина стреляли из того же оружия, что и в Беркова. А служебный-то пистолет Никоновой так и не обнаружили, замяли дело с его утерей.

Хуже нет, когда имеешь дело с представителями власти, так как того и гляди, что сам в виновных окажешься. И начальство, скорее всего, вряд ли позволит, чтобы Никонову сначала вывели на чистую воду, а потом еще и осудили. Слишком большой резонанс может вызвать обнародование убийств адвокатов судьей, причем очень опасный и вредный для формирования общественного мнения.

Одно дело, когда резонанс превращают в искусственно созданный средствами массовой информации и используют как эффективный инструмент манипуляции общественным мнением. Тогда он выдается за проявление коллективной воли общества.

И совсем другое дело, если резонанс формируется на основании фактов о совершенных судьей убийствах. Публичное обсуждение тут же превращается в осуждение, когда эмоции зашкаливают, значительно искажая реальные масштабы того или иного события.

Хотя чего уж тут зашкаливать-то? Убийство — оно и есть убийство. И все же разница несоизмеримая, так как судья должен отличаться образцовым поведением и являть собой пример для других. Поэтому доверие граждан к судебной власти напрямую связано с судьей.

А если судьи начнут вести себя как преступники, тогда кому верить-то?

Поэтому абсолютно истинная информация может оказаться не принятой. Выгодной же для всех — от сильных мира сего до народа — окажется именно ложная. Она более приятная на слух и не такая разрушительная.

Простым людям лучше не знать всю подноготную преступлений властей предержащих, чтобы они не потеряли веру и не растратили понапрасну надежду на законы, писанные для всех без исключения.

— Алла Николаевна, меня уведомили, что вы собираетесь дать признательные показания. Я правильно понял?

— Неправильно. Мне не в чем сознаваться.

— У нас все поступающие звонки записываются. Я несколько раз прослушал ваше сообщение.

— Вы же умный человек, Леонид Петрович! И прекрасно понимаете, что такую вину взять на себя можно только под дулом пистолета.

— Вы хотите сказать, что нашлось ваше служебное оружие?

— Вы забываетесь, Леонид Петрович! Я хочу сказать, что меня заставили позвонить вам и нагородить всякую чушь. И если бы я этого не сделала, то сейчас вы расследовали бы убийство судьи в его собственном доме. Вам не кажется, что вашу работу нельзя считать удовлетворительной, если даже такие неприкасаемые личности, как я, подвергаются опасности?

— Значит, сказанное вами — не более чем признание, сделанное под чьим-то давлением?

— Выбирайте, пожалуйста, выражение! Это совсем не признание, а оговор.

— Извините! Итак, вы утверждаете, что неизвестные вам лица проникли в ваш дом и, угрожая оружием, заставили вас позвонить в полицию и признаться в двух убийствах?

— Да, это было именно так. Только не несколько лиц, а одно лицо.

— Которое вам известно.

— С чего вы взяли? Я этого не говорила. Мне оно неизвестно!

— Вы его хорошо разглядели? Фоторобот можете составить? — Красков буравил Никонову взглядом, примечая, как та то бледнеет, то покрывается красными пятнами: явно что-то скрывает.

— Нет, его лица я не видела. Он был в маске.

— Это был мужчина?

— Да, несомненно.